Одной из самых актуальных и важных территорий в империи были земли, населённые чехами. Чехи были славянским народом, а также народом историческим. Благодаря исторической памяти, многолетней историографической продукции, а также стихийной национальной мифологизации воспоминания о средневековом чешском государстве постоянно противопоставлялись в начале XX в. тогдашнему положению этого народа. В 1910 г. в Чехии, Моравии и Силезии проживало более 6 млн чехов. Годовой прирост населения составлял более 1%. Чехи насчитывали в Богемии 63%, в Моравии – 72%, а в Силезии – 24% населения. В общей же численности населения Цислейтании доля чехов составляла 23%. Чехи были представлены во всех профессиональных группах, за исключением оптовой торговли. К началу века 93,7% этнических чехов были грамотными. Им принадлежало несколько тысяч общеобразовательных и более ста средних школ, один университет, Академия наук, основанная меценатом Йозефом Главкой; в их распоряжении находились два утраквистских технических вуза в Праге и в Брно. Также они создали две превосходные энциклопедии. Одним словом, жили богатой общественной и культурной жизнью. Все эти факты свидетельствуют об успешной культурной эмансипации населения империи. У чехов были собственные политические представители. Но для полного воплощения эмансипационных устремлений им не хватало только возможности совершенно самостоятельно и в полной мере принимать решения о собственной судьбе, другими словами – чехи в начале XX в. были обычным европейским народом с полным культурным, политическим и экономическим багажом, но они не были государствообразующей нацией. Пикантной особенностью было высокое экономическое развитие Чехии, которая обладала мощной промышленностью и фактически являлась «мастерской империи», что также прибавляло веских аргументов в пользу того, что Габсбурги обязаны уважать этот народ. Чехия была экономически вполне «автономна» и вполне могла обойтись без остальной империи, а потому с особой силой и раздражением требовала автономии не только культурной, но и политической.
Во время Вельткрига нарыв начал вскрываться. Страны Антанты открыто призывали чехов и вообще проживавших в империи славян к восстанию против Габсбургов, в чём активно усердствовала Россия, намеренная стать лидером славянских народов. Тем не менее, несмотря на успешное формирование Чехословацкого корпуса на стороне России, несмотря на то, что чешские солдаты совершенно не горели желанием воевать против России, на начальном этапе чешская фронда ещё не была по-серьёзному заметной. Вплоть до весны 1917 г. приоритет в антиавстрийском движении принадлежал заграничному центру сопротивления во главе с Томашем Масариком. Чешское общество продолжало занимать выжидательную позицию.
Лишь в 1917 г. и в первой половине 1918 г. после революционных событий в России и радикализации внутренней обстановки в Австрии ситуация стала меняться. Рубежным событием здесь стало принятие усилиями чешского культурного фронта Манифеста чешских писателей от 17 мая 1917 г. В Манифесте чешские писатели в решительной форме обратились к чешским депутатам, заседавшим в австрийском рейхсрате, с требованием, чтобы те как следует отстаивали национальные права чешского народа и считались впредь с его волей. В Манифесте говорилось:
| ” | Мы обращаемся к вам, и имеем не только право, но и обязанность выступать от имени всего народа, поскольку тот пока высказаться не имеет возможности.
|
“ |
И вот с весны 1917 г. прежнее чувство страха постепенно исчезало, чешские земли духовно преображались. Многочисленные резолюции, постановления и письма простых людей приходили на адрес загородного дома писателя Алоиса Ирасека – одного из ведущих авторов Манифеста. Ирасека буквально засыпали письмами изо всех чешских и моравских уголков. Таким образом, была продемонстрирована готовность большинства чешского населения (а не только подписантов из кругов чешской науки и культуры, общественных деятелей и предпринимателей, которых насчитывалось более двухсот) поддержать программу чешского национального самоопределения. Манифест писателей заявлял, что чешский народ вправе сам определять, кого наделять парламентскими мандатами, и требовал осуществления на практике защиты избирательных прав простого населения. В тексте Манифеста впервые употреблялся завуалированный термин «права чехославянского народа» (вместо «чехословацкого»), причем тем самым подразумевались права братского словацкого народа. В Манифесте делался упор на том, чтобы чешские политики выступили более решительно. Манифест заключал:
| ” | И ныне, и впредь на вас, уважаемые господа, как представителей чешского народа будут обращены все взоры, и совершенно очевидно, что от вас требуют… Европа сегодняшняя и будущая – это Европа демократическая, Европа равноправных и свободных народов. Народ требует от вас быть заодно с народом в этот важный исторический момент, помните об обязанностях перед своим народом.
|
“ |
Чешские депутаты 30 мая 1917 г. выступили с парламентским заявлением, в котором выдвигали требование преобразования Монархии в государство свободных и равноправных народов. Хотя заявление депутатов ещё не означало полного расхождения с австрийской монархией, но это уже был существенный сдвиг в концепции государственно-правового устройства Чешских земель. Считается, что история подготовки нашумевшего и поддержанного широкой общественностью Манифеста чешских писателей проходила не без ведома и не без связи с заграничным движением сопротивления во главе с Масариком. Это создавало определённые риски, но вплоть до весны-лета 1918 г. наиболее радикальные представители чешского движения считали, что Центральные державы обречены, и игра стоит свеч.
Чешская демонстрация в Праге
Однако победа Германии заставила многие голоса притихнуть. Некоторые даже всерьёз опасались репрессий. Действительно, во время войны под предлогом тотальной мобилизации всех сил в Австро-Венгрии был установлен весьма жёсткий полицейский режим. Многие эмигранты, открыто работавшие на достижение независимости Чехии, вполне закономерно расценили, что рассчитывать на милость им не стоит, и приняли решение не возвращаться на родину – например, Томаш Масарик так и остался в США. Тем не менее, Карл I, даже в силу своего характера, понимал – насильно мил не будешь. С окончанием отчаянных времён отпала необходимость в отчаянных мерах, и пора было приступать к реформированию обветшалой империи и налаживанию подпорченных (и в ряде случаев весьма сильно) отношений с народами державы.
Земли, переданные Богемии (голубым) и отошедшие Австрии (красным) в рамках национально-административных реформ Карла I
Начатые в 1919 г. реформы стали важным шагом в деле преодоления чешской фронды, хотя этот шаг давался с большим трудом – было велико сопротивление как со стороны немцев, так и чехов. Многие представители политической и особенно культурной элиты, ещё не отвыкнув от чувства близости независимости, пытались воротить нос – то одно им не так, то другое не эдак. Ввиду того, что проведённые Карлом I реформы были в политической сфере очень даже либеральными, они реагировали прежде всего на «довоенные» чаяния народов империи. Так что одним из мотивов претензий «непримиримых» было: «Война изменила всё – и народам империи нужно нечто большее, чем просто широкая автономия». Что же это было за нечто большее? Как правило, «непримиримые» были не особо точны в формулировках. Чаще всего в списке претензий одной из наиболее заметных тем был вопрос о границах. «Непримиримым» не понравилось то, что населённые немцами части Богемии и Моравии в Судетской области (несмотря на их статус автономии и провозглашение уважения к правам местных чехов) отошли Немецкой Австрии – они настаивали на том, чтобы Чешское королевство было установлено в его «исторических границах» – то есть, вместе с немецкими частями Богемии и Моравии. Хотя протест проходил в спокойной форме – прежде всего в виде парламентской, газетной и университетской говорильни, но это всё же имело свой негативный эффект, создавая образ хрупкости реформам Карла I, порождая скепсис к ним не только среди чехов, но и среди других народов, и самих немцев.
Однако оказалось, что время работало на Габсбургов. Претензии чешских лидеров на «историческую Богемию» были лишь симулякром, и они не имели массовой базы даже среди многих рядовых чехов. До войны чешское движение в основной своей массе добивалось даже не независимости, а развитой автономии и уважения. Тяготы Вельткрига и обещания Антанты распалили в чехах страсть поймать журавля в небе, так что на первых порах часть их национального движения демонстративно воротила нос от синицы в руках. Но шёл год за годом, синица из рук не улетала, и с течением времени чехи начинали успокаиваться, а вслед за ним успокаивались и его лидеры. При этом личность и проводимая политика либерально настроенного монарха, а также экономический подъём «Золотых Двадцатых» также не способствовали росту строптивости чехов. Доверие к империи потихоньку, но восстанавливалось, лояльность чехов понемногу росла, а сами Чешские земли из «уязвимого места» империи превращались в регион спокойный… и процветающий.
Реформы Карла I, существенно расширившие чешскую автономию, дали дополнительный толчок чешской культуре. Пореформенные «Золотые Двадцатые» стали временем становления и расцвета многих чешских писателей, музыкантов и композиторов, кинорежиссёров и актёров, которые стали достоянием не только внутричешской, но и имперской культуры. Большого успеха достиг в «Золотые Двадцатые» писатель Карел Чапек, чьи произведения «R.U.R.», «Средство Макропулоса», «Война с саламандрами» и др. имели большой успех (что в будущем принесёт ему Нобелевскую премию по литературе 1936 г.). Набирала популярность чешская актриса Анни Ондракова, которая с конца 1920-х гг. начнёт сниматься в германских фильмах, а в 1930-е гг. станет одной из самых популярных актрис Европы. Сразу же начали привлекать внимание немые фильмы Карела Ламача и Вацлава Вассермана, уверенно строил свою карьеру оператор Отто Хеллер. Имена Анни Ондраковы, Карела Ламача, Вацлава Вассермана и Отто Хеллера в итоге составили «Большую Четвёрку» чешского кинематографа, которая в 30-е гг. стала достоянием не только чешского, но и общеимперского, и европейского кинематографа.
Чехия являлась одним из самых промышленно развитых регионов империи. Несмотря на явные признаки растущей экономической зависимости Австро-Венгрии от Германии, всё же у промышленности Дунайской империи зубки таки имелись – и значительная часть этих зубок располагались именно в чешских землях. «Золотые Двадцатые», несмотря на силу и жадность проникающих на территорию Австро-Венгрии германских экономических гигантов, дали возможность не только восстановиться, но и огрызнуться против иноземных конкурентов как австрийским, так и чешским промышленным компаниям. Одним из главных игроков как в самой Чехии, так и во всей империи, способным даже не затеряться и на европейском рынке, была компания «Шкода». Чешская корпорация, к тому времени уже выпускавшая широкий ассортимент промышленной продукции, становилась вдобавок и лидером Австро-Венгерского автопрома – ещё до Вельткрига «Шкода» приобрела акции компании «Austro-Daimler», тем самым расширив своё влияние. И хотя получение в своё подчинение одного из крупнейших австрийских автопроизводителей было ценным приобретением, тем не менее, «Шкода» была не прочь окончательно закрепиться на автомобильном рынке, создав собственную марку. Вскоре подвернулся удачный повод. Одним из видных автомобильных производителей Австро-Венгрии была компания «Laurin & Klement». Эта компания очень неплохо держалась до войны (так, в частности, её спортивные автомобили весьма неплохо выступали на международных соревнованиях), но по ней очень больно ударил послевоенный кризис. Хотя масштаб проблем, с которыми пришлось столкнуться данной компании, был на порядок меньше, чем в РИ (благодаря сохранению Австро-Венгрии), тем не менее, ей всё равно пришлось нелегко – так, «Laurin & Klement» понесла убытки из-за войны с Россией и произошедшей там революции (поскольку до Вельткрига на Россию приходилось до трети всего экспорта предприятия), а возникшие на её обломках новые государства (Польша, Литва, Украина) пока что ещё были слишком экономически слабыми, чтобы в полной мере заместить довоенный рынок сбыта. Спустя несколько лет после окончания Вельткрига экономика Австро-Венгрии начала восстанавливаться, в «Laurin & Klement» произошёл новый виток развития деловой активности и обновлялись торговые связи. Компания постепенно увеличивала общий объём выпуска, но тут уже крылся фактор будущего падения «Laurin & Klement» – модели её послевоенных автомобилей считались консервативными на фоне продукции конкурентов. 28 июня 1924 г. на предприятии разгорелся пожар, который уничтожил значительную часть оборудования и техники. Хотя оборудование заменили, и в ноябре 1924 г. оно было установлено в новых зданиях, «Laurin & Klement» оказалась в тяжёлом состоянии: её модели из-за устаревшей концепции с трудом составляли конкуренцию даже на на внутреннем рынке как немецким, так и австрийским и чешским автомобилям, масштаб производства оставался относительно небольшим, а вследствие этого цены на продукцию — высокими. Финансовые вливания были необходимы как для расширения производства, так и для разработки новых моделей. Возникла перспектива поглощения «Laurin & Klement» другой компанией – либо немецкой, либо австро-венгерской. Лучше всех подсуетилась чешская «Шкода», которая поглотила «Laurin & Klement» и начала производить автомобили под маркой «Шкода». Помимо «Шкоды», честь Чехии на автомобильном рынке неплохо отстаивали «Пражский автомобильный завод» со своей маркой машин «Praga» и «Nesselsdorfer Wagenbau-Fabriksgesellschaft» (РИ «Tatra»).
Автомобиль производства "Шкоды"
Работая как на экономику Австро-Венгрии, так и выполняя германские заказы, чешская промышленность продолжала расти, благотворно влияя на экономику империи и создавая новые рабочие места. Уровень жизни рос, а вместе с ним росла и лояльность чехов, которые получили не только спокойную зажиточную жизнь, но также столь долгожданные автономию и уважение. Помимо этого движениям за независимость был нанесён очень серьёзный урон. Во-первых, страсти поулеглись, а во-вторых, что самое главное, наиболее «буйные», активнее всего топившие за независимость (вплоть до сотрудничества с Антантой) находились в эмиграции и не горели желанием возвращаться на родину, не говоря уже о том, чтобы там агитировать. Однако чешский национализм и идеи независимости никуда не исчезли. Под влиянием обстоятельств всё это дело начало трансформироваться. Становиться… иным.
Революции в России, Франции и Британии привели к росту популярности леворадикальных, социалистических, коммунистических и синдикалистских идей. Всё большую силу и всё большую угрозу начинали представлять даже не столько национальные, сколько социальные проблемы, которые, помимо прочего, тесно переплетались и с национализмом в том числе, рождая в итоге поистине взрывоопасную смесь. Леворадикальные идеи проникали в империю по-разному. Тяжелейший послевоенный кризис, который переживала Австро-Венгрия в начале 1920-х гг., подталкивал многих обездоленных, униженных и оскорблённых в сети синдикализма и коммунизма. Многих сумела впитать в себя вполне лояльная империи социал-демократия, но опасные зёрна были уже посеяны.
Чешская демонстрация
Левый радикализм стал отдушиной для самых непримиримых националистов, которые так и не «остудились» после обещаний проигравшей Антанты, и были намерены продолжать добиваться полноценной независимости. Но теперь они нуждались в новой путеводной звезде. «Буржуазный национализм» глубоко разочаровал их – прежние лидеры движения за независимость (Томаш Масарик, Эдвард Бенеш и другие) поняв, что они слишком много наворотили, сбежали в эмиграцию, а чешский «средний класс», изначально ещё ворчавший на Габсбургов во время послевоенного кризиса, теперь уже прочувствовал реформы Карла I – и они буржуазии начинали нравиться всё больше и больше! Почувствовав вкус благополучия и стабильности в «Золотые Двадцатые», средний класс стал куда более лоялен Габсбургам, тем самым введя чешское национально-освободительное движение в упадок. Потеряв «средний класс» в битве за умы, наиболее последовательные представители остатков чешского национально-освободительного движения обратились к левому радикализму – синдикализму и коммунизму, которые, восторжествовав в Британии, России и Франции, доказали свою способность организовать массы, да и к тому же со своей идеологией освобождения «угнетённых народов» от иноземного и колониального владычества они открывали широкие возможности для синтеза левого радикализма и национализма. Свою лепту вносил и уже давно распавшийся Чехословацкий корпус, который когда-то навёл немало шороху в России. Император Карл I пообещал амнистию рядовым участникам Корпуса, которые не участвовали напрямую в военных преступлениях против империи и её граждан и не были реально вовлечены в организацию националистического движения. Хотя немало бывших бойцов Чехословацкого корпуса предпочли остаться в эмиграции, нашлись и те, кто решил воспользоваться этим предложением. А среди вернувшихся были и те, кто не просто не отрёкся от националистических идей, но ещё и нахватался в России леворадикальных идей, и, что немаловажно, имел вдобавок опыт портить другим всю малину своей склонностью бунтовать и устраивать забастовки (что прочувствовали на своей шкуре сначала большевики, а затем Колчак). Такие люди грозили начать распространять левый радикализм, словно вирус. Тем не менее, в то время всё это не делало погоды. Чехия наслаждалась благополучием «Золотых Двадцатых», а Габсбурги наслаждались покоем в этом регионе.
Ещё одним полноценно спокойным регионом, за который Габсбурги могли не беспокоиться, была населённая словаками Крайна. Получив широкую автономию с собственным парламентом, местное население было более чем удовлетворено, и, проблем не создавало, да и, по сути, не могло создать. Реформы Карла I словенцев удовлетворили, и этот регион был спокоен.
Таким образом, проблему с чехамии и словенцами Габсбурги могли по итогам 1920-х гг. считать, в принципе, более-менее решённой. Однако разбираться Вене приходилось не только с этими вопросами.
| |||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||
