Земля Королей

Эта статья - часть проекта "Инопланетные Летучие Мыши"! Данная статья - состоит из нереальных элементов,но она достаточно интересна! Не надо падать в обморок от нереалистичности :-)

”

- Ситуация вышла из-под контроля, о Магистр Времен! Мне больно признавать, но я не вижу выхода... - Выход есть всегда, - своим старческим голосом молвил Магистр. Это была самая старая и могущественная Мышь, она могла делать что угодно с временем и пространством, меняя его по любой своей прихоти. - Я его не вижу. В этой вселенной эти люди все время выбирают худший путь развития! Я не знаю, что мне с этим делать? - Ты просишь... помощи Магистра, но просишь без уважения. - О Магистр! Я даже не прошу, я умоляю! - Кричала молодая и неопытная мышь. Ну, как "молодая" - она наблюдала за планетой "Земля" с самого её появления, но по меркам ИЛМ все равно была юна. - Хорошо... Я помогу тебе, - с этими словами Магистр Времени достал свою великую Книгу, - на Землю отправятся люди из других вселенных, самые незаурядные из всех, кого я видел... Этого должно хватить. - Благодарю Вас, о Величайший!

“

Для читателей АИ и БВ Викий не является секретом, что в последнее время количество выдуманных личностей значительно увеличилось. Также заметно повышается качество их проработки. Кроме того, в личном общении часто поднималась тема отечественной попаданческой фантастики, которая по качеству оставляет желать много-много лучшего.  Все это подтолкнуло нас на написание мира, в котором, с помощью Инопланетных Летучих Мышей, некоторые из АИ персонажей перенесутся в наш мир в 20-х годах - и необратимо его изменят! Добро пожаловать на Землю Королей!

Стоит сказать, что перемещение людей из одной Вселенной в другую - трудное дело даже для Магистра Времени. Даже его могущества недостаточно, чтобы переносить вместе с людьми какие-либо их вещи; зато в процессе путешествия ИЛМ снабдили наших героев всей необходимой информацией о нашем мире, которая должна им помочь в дальнейшем.

Перед прочтением дальнейшего текста, пожалуйста, ознакомьтесь с этими статьями:

• Марина Хамасаки
• Джозеф Грэм
• Оливье Фурнье
• Фридрих Майер
• Мария Кузнецова
• Валерий Соколов
• Лев Победоносцев
• Василий Бычков

Они помогут понять характеры действующих лиц, их истинные убеждения и взгляды на мироустройство. 

Марина Хамасаки

Марина Кусимова (Земля Королей)

Джозеф Грэм

”

Генерал Джозеф Кевин Грэм сидел за письменным столом у себя дома, подперев голову руками и бессмысленно глядя на листок бумаги рядом. Вчера вечером здесь был сенатор Буш, прямым текстом предложивший осуществить переворот против Рузвельта. Конечно, перед этим он расписал ужасающее будущее Америки под пятой коммунистов. Отсутствие частной собственности, гонения на христиан, уравниловка и торжество дикарей перед цивилизацией. Сожжение Библий на кострах, "социализация" женщин и стометровый памятник Иуде на острове Свободы. Нищета, хаос, анархия, оскотинивание людей - а все благодаря одному человеку, имя которого - Франклин Делано Рузвельт. В мозгу Грэма крутилось окончание той речи сенатора: "Вы, Джозеф, единственный, кто может спасти нас всех. Вы не одиноки - вы найдете поддержку во всех здоровых слоях общества. Вы должны лишь принять решение. Завтра я приду к вам в полночь за ответом". И вот генерал мчительно обдумывал все варианты развития событий. Конечно, он помнил, к чему на деле привел "Новый курс", но слова Буша все равно посеяли сомнения в его душе. Доблестный офицер не понимал, что Буш лишь сыграл на его больном месте - страхе перед "красными", под влиянием которого Грэм быстро превращался в авториториста. К тому же, участие в многочисленных войнах серьезно изменило сознание экс-президента. Стараясь не смотреть на часы, он подошел к окну. В нем он увидел женщину в грязной одежде, бредущую по улице. За руку эта нищенка вела маленькую и столь же оборванную девочку. Они шли по затопленному тротуару, стараясь не упасть от истощения. В свете фонаря Джозеф смог отчетливо разобрать их изможденные от голода лица. Сердце боевого генерала налилось кровью: он до сих пор не мог смириться с подобными картинами. Они все еще возмущали его до глубины души и настраивали против сложившегося на Родине положения. - Нэнси! - позвал он служанку-негритянку, забранную им с Кубы в свое время. Освобожденная от испанского плантатора, она благодарила спасителя честной службой и умелой заботой. - Да? - отозвалась та из прихожей. В голосе обычная почтительность и стремление предупредить желание хозяина. - На улице нищенка с девочкой, может быть, дочкой. Вынеси ей двести долларов и проводи до Гарриманнов. Пусть найдут им место, они мне многим обязаны. - Приказание было отдано голосом, не терпящим споров и требующим немедленного исполнения. Служанка побежала исполнять приказ и Джозеф остался один. Он так и не женился: никого кроме Веры с собой в постели и видеть не хотел; память о единственной была слишком тяжела. Джозеф увидел в окне черный лимузин и посмотрел на часы: да, без пяти полночь, сенатор как никогда пунктуален. Офицер даже не обернулся на звук открывшейся двери; с его губ как никогда легко сорвалось одно простое слово: - Да.

“

"Отец нации", согласно его словам, родился теплым днем августа 1880 года в маленьком городишке штата Кентукки в семье богатого торговца . Жизнь шла размеренно день за днем, мальчик рос в любви и заботе. Майкл Грэм с самого малолетства приучал единственного наследника к семейному делу и внушал ему гордость за свое имя. Но, несмотря на уважение к родителям и искреннюю любовь к матери, Джозеф не желал провести всю жизнь в одном месте. Зачитываясь литературой о войнах и подвигах, с почтением слушая рассказы ветеранов Гражданской войны, играя с соседскими мальчишками - всегда он представлял себя доблестным генералом-победителем, одолевшим всех своих врагов. С иронией рассказывая сподвижникам о своем детстве, Грэм подчеркивал, что все мечты заканчивались одним: его отвлекали нудные дела реальности, которые ему напрочь осточертели. 

В семье внимательно следили за международными делами. С самого начала кубинского восстания чета заняла позицию повстанцев, считая, что Америка должна вмешаться в дела соседа. Джозеф же начал копить зарабатываемые им на мелкой торговле и работе в отцовской лавке деньги на побег из дома и отправление на Кубу. Он считал, что его время стать героем пришло, и второго такого шанса уже не представиться. Наконец, юноша, оставив родителям лишь записку, 8 марта 1898 отбыл на Юг, навстречу своей судьбе. К тому моменту уже был взорван броненосец "Мэн", в обществе нарастала антииспанская истерия, умело подогреваемая властями США. Молодой рекрут радостно и без сомнений воспринимал все, что ему говорили вышестоящие и писали в газетах. 

Он участвует в десанте на территорию Кубы. Разрозненные отряды отсталой испанской армии, ослабленные трехлетней войной с  повстанцами, не могли оказать более-менее достойного сопротивления американцам. Совместно с местными повстанцами, американцы быстро громят силы неприятеля, теряя за всю кампанию на  острове считанные сотни людей. Именно успешная и почти бескровная война с Испанией начала прививать обычному обывателю вкус к внешней политике. Она способствовала укреплению авторитета Соединенных Штатов в мире: у них появился аванпост в Азии, который в последствии много раз пригодится самому Джозефу. В ней армия США и их флот приняли боевое крещение, успешно выполнив все поставленные задачи.

Тогда же впервые отличился Джозеф. Офицерам импонировал этот простой и исполнительный парень, всегда готовый идти в атаку или обороняться. Рассудительный, он молчал при старших и оставался надежным товарищем для однополчан. Переполненный романтических устремлений, Грэм вызывался в разведку, шел первым в бой, добивался выполнения поставленной задачи. Война не разочаровала его - он видел в ней шанс возвыситься, уйти из мрака и безнадежности американской глубинки, и это сбылось. Именно на Кубе он знакомится с двумя-тремя командирами, которые по завершении войны отрекомендуют его Уильяму Мак-Кинли как достойного солдата и подающего надежды сержанта. Подобная протекция позволила Джозефу приступить к реализации мечты: его, после успешной сдачи экзаменов, приняли в Военную академию США - о подобном успехе он и мечтать не мог. Отправив родителям короткое письмо, он отправился в свой новый дом, куда прибыл в 1899 с рекомендацией от самого президента и запасом честолюбивых амбиций, какого хватит на пятерых людей.

Став кадетом Вест-Пойнта, Джозеф прилагал все усилия, чтобы быть лучшим из лучших. Он становится гордостью академии и ее преподавателей. Быстро завоевывая авторитет у старших офицеров, Грэм становится командиром своего взвода. Знанием и прямым характером он нравился и однокурсникам, многим из которых он помогал в учебном процессе. Старательно работая над собой, кадет стремился к совершенствованию себя как в физическом и интеллектуальном, так и моральном плане. Никогда не жалуясь на обилие самостоятельных и домашних работ, Джозеф всегда делал то, чего от него ждали преподаватели. В то же время кадет внимательно следит и за миром большой политики.  Особенно его потрясла гибель его покровителя Мак-Кинли в 1901 году от пули анархиста. С этого момента он приобретает глубокую неприязнь к леворадикальным идеологиям и их последователям, твердую убежденность в необходимости создания твердой государственной власти, способной стать "щитом" для общества от анархии и разрушения. Но, в то же время, изучая историю страны и мира, он отверг для себя расизм в любой его форме, считая, что американская нация должна быть едина перед лицом любого врага  - только так и возможно достичь предначертанной Богом судьбы. 

О личной жизни Джозефа в этот период известно мало. Согласно рассказам, он был верным товарищем для всех своих друзей, готовым помогать всем и каждому. Ценя свое место в Вест-Пойнте, он старался отговаривать однокурсников от самых глупых и вызывающих выходок, хоть и не всегда получалось. Улыбчивый, всегда сохраняющий истинно американский оптимизм, Грэм вызывал симпатию у всех, кто знал его лично. В то же время все отмечали его глубокий ум и точные познания в военном деле, честность и меткость в суждениях. Но нет никаких сведений о его связях с женщинами. Он был, по словам его ближайшего друга, настоящим аскетом, обходившимся без плотских утех, удовлетворяющийся интеллектуальной работой. Стоит отметить случай, произошедший с Джозефом на Кубе: он спас от рук испанского плантатора его чернокожую работницу ZZZZZZ. Она была готова следовать за спасителем и дальше, но Джозеф считал это невозможным. Они встретятся... позже. При более удачных для него обстоятельствах. 

В 1903-м году Грэм заканчивает Вест-Пойнт, получая звание 2-го лейтенанта и направление  в один из внутренних армейских корпусов. Казалось, что теперь, сломленный гарнизонной скукой и грубым повседневным бытом, Джозеф превратится в обыкновенного офицера американской армии с ограниченным кругозором и минимальными жизненными интересами. Но этого не сбылось. Молодой выпускник продолжал жадно впитывать в себя знания, какие только мог получить. Он изучал военное дело самостоятельно, получив теперь возможность применить теории на практике, что обязательно приводит к их совершенствованию. Веселые пирушки товарищей редко его привлекали, а он их сам по себе мало интересовал. Почти все окружающие сошлись во мнении, что Грэм чем-то болен, причем серьезно, раз с завидным постоянством отклоняет приглашения, являясь крайне редко. Это было верное мнение: он действительно был болен. Его болезнь, которую он сам сознавал и в которой каялся перед Богом, заставляла молодого лейтенанта постоянно совершенствоваться, постоянно расти, работать над собой, познавать что-то новое и всегда добиваться успехов в деле. Зовется эта болезнь тщеславием.

Относительно безмятежная жизнь с постепенным продвижением по службе кончилась для Джозефа в апреле 1914. В составе отряда генерала Фредерика Фанстона он принял участие в оккупации мексиканского порта Веракрус, снова вернувшись на войны. Эта авантюра закончилась бесславно для Соединенных Штатов, но не для молодого офицера. По приказу своего командира Грэм принял участие в разведовательной миссии Дугласа Макартура, выказав там потрясающее мужество и самообладание. Во время перестрелок с бандитами, нападавшими на их состав, Джозеф хладнокровно и метко отстреливался, убив минимум тринадцать человек. В какой-то момент он, оттолкнув Макартура от окна, спас тому жизнь. Все участники экспедиции в рапортах отмечали доблесть Грэма, особенно старался благодарный Дуглас. На основании этих рапортов, потрясенный смелостью своего подчиненного Фанстон представил его к награждению высшей воинской наградой страны - Медалью Почета, отметив при этом, что Джозеф действовал с его согласия. Военное министерство удовлетворило ходатайство: 5 июня 1914 года Грэм был награжден ею; с того же момента для него кончилась мексиканская история, так как спешно произведенный в подполковники Джозеф был задействован в подготовке вооруженных сил США  к вступлению в ПМВ. Он уплывал из Веракруса, понимая, что прошел очередной подъем, снова забрался выше, чем стоял. 

Оливье Фурнье

”

- Наша нация на пороге величайшей катастрофы! Она почти погублена вашими пустыми перебранками и детским лепетом! Пока люди голодают, вы увлеченно делите портфели в очередном кабинете, который опять простоит едва ли полгода. Теперь я брошу перчатку налево. Каждый из вас, господа социалисты, имел наглость утверждать, что живет во имя народа, что каждую минуту только и думает о народе! Так уйдите - спасите наш народ! - Гневно бросал слова Фурнье с трибуны парламента. Он снова чувствовал за собой силу, а, главное: он знал, что победа путча уже гарантирована, и мог позволить себе потратить пару часов и отвести душу. Его речь звучала как приговор прогнившему парламентаризму и одряхлевшей демократии, которые, как и у него дома, не могут уже решать вопросы времени. Депутаты от правых слушали его, сохраняя полное внутреннее достоинство. Они знали Оливера Исидора Мари как доблестного офицера и истого патриота, идущего на все ради спасения Родины. Многие из них знали о готовящемся перевороте, а остальные просто догадывались, что он неизбежен. Сидя и внимательно слушая этого молодого генерала, они прикидывали, какую пользу можно для себя отсюда извлечь. Кто-то рассчитывал на пост министра, другой желал стать мэром нового Парижа, ну а третьи подсчитывали выгоды от карьеры чиновника в исполнительной власти. Совсем иначе Фурнье слушали левые. Со своей трибуны он мог видеть, как у тех глаза наливаются кровью - во многом из-за осознания собственной слабости и невозможности чего-либо изменить. Пока генерал швырял обвинения, никто не смел его перебить - его гневный монолог раздавался в абсолютной тишине, столь необычаемой для французского парламента. Но Оливер, будучи человеком здравомыслящим, понимал, что это - затишье перед бурей. И да, как только он остановился, чтобы перевести дыханье, левые депутаты подняли шум: - Иди вон! - Не слушать этого господина! - Долой! Долой его! - К черту! - Пошел отсюда, ты пьян! Две минуты продолжась ужасная перебранка: все это время генерал нахально улыбался, еще больше разжигая пыл своих врагов. Правые же встали со своих мест и начали подходить к трибуне, готовясь защищать своего лидера. Наконец, это надоело Оливеру: он поднял сжатый кулак в воздух и, перекрикнув левых, заорал: - ВООООООООООООООООООООН!!!! На клич вошли солдаты и боевики ультраправых организаций. Они вывели из зала заседаний оппонентов путча, предварительно жестко избив их. В драке принимали участие и правые депутаты, отведя души за года словесных перепалок. - Ну, граждане, вернитесь на места. Пришло время делать страну снова великой, - улыбнулся Оливер и занял опустевшее место председателя.

“

Оливье Исидор Мари Фурнье не любил разговаривать о прошлом. Своих родителей он называл небогатыми дворянами времен Второй Империи, которые и воспитали его в авторитарной и консервативной традиции. Судя по уровню знаний поступившего в Сен-Сир молодого человека, он принадлежал к числу тех немногих, кому самой природой начертано быть генералами, вершителями судеб народов и стран: он на голову превосходил всех своих однокурсников познаниями в военном деле и прикладных науках. Однако, Оливье не выпячивал свое превосходство, охотно участвуя в студенческих забавах "сираров": одна из фотографий того времени запечатлела его в костюме петуха, другая - в образе жениха на свадьбе. Отсюда не стоит делать вывод о близости Фурнье к демократическим веяниям: они были ему совершенно чужды. 

Ненавистная Третья Республика заставила выпускников престижнейшей академии целый год тянуть солдатскую лямку, намереваясь таким образом приблизить офицерский состав с "нижними чинами". Ужасно недовольный создавшимся положением, Оливье все равно ему подчиняется, становясь рядовым одного из многочисленных пехотных полков, стоявших на границе с Германией. За время службы Фурнье заражается реваншистскими настроениями, активно пропагандируя в рядах сослуживцев идею праведной мести за 1871. Старшее начальство остается им абсолютно довольно: с политической точки зрения этот "сирар" точно благонадежен. Военные же его познания поражали всех, с кем ему приходилось встречаться. Поверх его личного дела рукой бригадного офицера сделана отметка:

”

Вижу маршальский жезл.

“

Все оставшееся до ПМВ время он продолжает службу в родном полку, уже став его офицером. На протяжении этих лет Оливье ожесточенно подавлял выступления рабочих за свои права и пару раз участвовал в колониальных стычках между Францией и местными аборигенами. Уже в 1913-м он вступает в "Лигу патриотов", знакомясь с многими ее известными деятелями. Согласно воспоминаниям его однополчан, все философские и исторические знания Фурнье укладывались в глубокий и патриотичный лозунг "Viva la France!".

Радостно встретил начало нового всемирного конфликта. Участвовал во всех крупных сражениях той войны на Западном фронте, никогда не теряя веры в победу и судьбу Европы после войны. Неоднократно упоминался в приказах по 6-й армии как пример мужественного и умелого офицера, исполнявшего любой приказ с минимальными потерями для своего соединения. Был дважды ранен во время боев за Верден: один раз пуля раздробила ему мизинец правой руки, а во второй - прошла почти к сердцу, разбив счастливый медальон с волосами неизвестного человека. Регулярно проявлял личную отвагу, внушавшую уважение всем окружавшим его людям. За воинские подвиги был награжден большинством высших воинских наград Франции, которые мог получить офицер среднего звена: .........

После подписания перемирия, положившего конец глобальной войне, Фурнье отказался покинуть поле брани. Он поступает добровольцем в группу французских офицеров, отправлявшихся в Польшу: молодому государству срочно требовались военные специалисты, и руководство Антанты решило помочь ему с этим. Там же наш герой знакомится с Шарлем де Голлем: именно там их судьбы плотно связываются друг с другом. Оливер недолгое время вел теоретические занятия, но быстро попросил перевода в полевые части, желая передать свой опыт младшему командному составу польской армии. Во время советско-польской войны принимал деятельное участие в отражении наступления Тухачевского, был отмечен лично главой Польши Пилсудским и многими его сподвижниками. Долго раздумывал насчет предложения маршала остаться в Войске Польском, но в конце концов отказался и вернулся на Родину.

Он прибыл в 1922 в Париж и сразу поступил в академию Генерального Штаба. Понимая отсутствие перспектив в борьбе с устоявшимися канонами военного дела во Франции для молодого офицера, он сделал вид, что является их сторонником. Он поддакивает лекторам, вещающим о единственно правильной обороне, аплодирует их словам о неоспоримом превосходстве артиллерии над прочими родами войск и так далее. Примерно тогда под его влияние подпадает Шарль де Голль, которого он тоже убедил последовать своему примеру. В результате во время выпускных экзаменов они оба играли "по правилам", хотя и понимали всю их отсталость и бесполезность. Показав себя лучшими из лучших, они добились своего назначения в самый мозг армии - её Генеральный Штаб. Используя свое положение, Фурнье заводит личное знакомство со всеми мало-мальски видными военными деятелями страны. Это позволяет ему проанализировать обстановку, сложившуюся в вооруженных силах и особенно на их верхушке. Она его более чем удовлетворила: военные чувствовали, что политики в угоду интересам Британии сдают все, выигранное огромной кровью, а сокращение финансирования армии воспринималось как прямое предательство. Также Оливье заводит знакомства с ультраправымм политическими деятелями, настроенными против сложившегося в стране режима. Они обвиняли демократию в трусости, вялости, несправедливом отношении к нации и ее интересам - все это находило отклик в самом сердце нашего офицера. Правым же он вполне импонировал: герой Великой войны, последовательный боец с коммунизмом, офицер самого верхнего эшелона, имеющий доступ в святая святых армии. Они нуждались друг в друге и их сближение было просто неизбежно.

В плане личной жизни Фурнье умело скрывался. Многие видели его в Варшаве с некоей "панни Вандой" - смешливой 17-ти летней дочерью местного торговца, привлекшей его экзотичной красотой и веселостью. Их излюбленным занятием были прогулки по улицам польской столицы и поедание мороженого. После возвращения в "город огней", Оливер с негодованием отвергает предложения о женитьбе, аргументируя отказ занятостью на  службе и желанием заниматься только ею. Отчасти это было правдой, но лишь отчасти. Во многом Фурнье хотел сохранить статус свободного мужчины для того, чтобы оставаться открытым для мимолетного романа с очередной красоткой. Среди многих его любовниц особенно часто появлялись  киноактрисы, поэтессы, балетные танцовщицы и другие представительницы творческой элиты, соскучившиеся по "сильной руке" сильного мужчины. Правда, были критерии, которым любовницы должны были соответствовать: худоба, низкий рост, покладистость и выносливость. Он к ним относился, мягко говоря, потребительски, отпуская в круге своих друзей язвительные остроты и комментируя достоинства очередной красотки "на полдня". Наконец, в 1929-м он знакомится с русской мигранткой из аристократических кругов Еленой Васильевной Коровиной, которой удается удержать ветреного офицера при себе. Она очаровала его своим послушным нравом и готовностью подчиняться всем его прихотям.

Великую Депрессию он встретил спокойно, казалось, ожидая чего-то еще. Усиление влияния коммунистов с их новым лидером боевого крыла Грозиным сильно испугало богатых граждан, как и сторонников сильного государства. КПФ уже в марте устроила череду забастовок, регулярно призывая рабочих перейти к более радикальной борьбе за свои права. Коминтерн рьяно их поддерживал, проводя линию на дискредитацию социал-демократов. Все попытки СДПФ пойти на контакт были саботированы гордым Алексеем, уже видящим себя на Елисейских полях в качестве вождя победившей революции. Именно он надавил на Тореза, заставив того отказаться от какого-либо сближения с левоцентристами и тем более буржуазными партиями. Это привело к ссоре в левом лагере и разобщении демократических сил, которые не могли больше объединиться против хоть кого-либо. Правые решили воспользоваться этим.

8 августа 1932 года при непосредственном участии Оливера Фурнье было создано объединение ультраправых политических партий, движений ветеранов и наиболее реакционных издательств - "Фронт свободы". В отличии от РИ, туда даже не приглашали монархические организации вроде "Королевских молодчиков", чтобы те не отпугивали обычного французского обывателя своим оголтелым фанатизмом. Достаточно быстро Оливер сошелся с главными политическими лидерами "Фронта", как то: Франсуа де ля Роком, Анри де Кериллисом и прочими. Они получали значительнейшую поддержку со стороны финансовых кругов, запуганных активностью коммунистов. В состав объединения вошли 70 правых депутатов, образовавших в парламенте фракцию "Великой Франции". С их помощью "Фронт" пропагандировал свои идеи с трибуны парламента, более чем справедливо критикуя политику правительства центристов. Вкупе с все увеличивающейся поддержкой Средств Массовой Информации эта фракция способствовала резкому увеличению популярности ультраправых. Им пророчили второе место на следующих парламентских выборах. Но верхушка "Фронта свободы" не желала пассивно ждать, теряя ценное время. Фурнье принимает деятельное участие в планировании готовившегося путча, во время которого планировалось опереться на лояльные заговорщикам силы в вооруженных силах Республики. Событие должно было произойти 1 января 1933 года, но оно было ускорено независимыми от путчистов обстоятельствами.

23 декабря в Бурбонском дворце случился взрыв.  Никто не пострадал, но здание было серьезно повреждено. Газеты мгновенно разнесли эту новость по всей стране, общество было испугано подобным актом агрессии. И здесь Оливье Фурнье решился нанести удар раньше срока, нанести его на опережение, как он и раннее делал в двух своих жизнях. Во главе небольшого отряда самых верных солдат и надежнейших боевиков он вошел в парламент своей страны и произнес речь,  в которой возложил вину за взрыв на коммунистов и обвинил правительство и депутатов в нерешительности и трусости. У него получилось без сопротивления разогнать депутатский корпус по домам; в то же время де Голль арестовал президента и премьер-министра.

По всей стране  начались боестолкновения. Испуганные люди предпочли сильную власть, могущую хотя бы саму себя защитить: с 23 по 25 ряды сторонников путча все росли и росли. Армия быстро встала на сторону своих командиров, жестоко разгоняя сторонников сохранения демократии. Только боевая организация КПФ могла оказывать сопротивление, но ее силы таяли с каждым часом боев. Наконец, утром 26-го президентом Франции был назначен организатор и вдохновитель переворота, господин Оливер Исидор Мари Фурнье. Ему немедленно присягнули вооруженные силы, губернаторы колоний направили свои поздравления, а Джозеф Грэм признал его своим коллегой. Все это показало, что фашистский переворот в стране добился безоговорочного успеха. 27 декабря Фурнье принес присягу, был арестован Торез, а Грозин сбежал в нейтральную Бельгию, откуда хотел добраться до Москвы. Этот день принято считать днем окончания путча и началом существования Французского Государства.

В первые месяцы режим проходил стадию международного признания и внутренней стабилизации. Уже 28 января 1933 на всенародном референдуме большинством в 91% была одобрена новая конституция, написанная еще загодя до успеха переворота. Голосование проходило с многочисленными нарушениями основ демократии, но его результаты были немедленно признаны: таким образом была учреждена IV Республика, ставшая по своей сути сверхпрезидентской. Полномочия главы государства действительно были огромны, но подлинная их сила таилась в далеких юридических дебрях, что позволяло создать внешнюю видимость сохранения демократии. Кабинет Фурнье был составлен в основном из правых консерваторов и националистов при участии, впрочем, довольно ограниченном, фашистских деятелей. Заместителем Оливера и главным исполнителем его указаний стал Франсуа де ля Рок, за социальную программу отвечал Марсель Деа, а армией заведовал Шарль де Голль, получивший свободу в ее реформировании. 

Для левых же сил наступила "Темная ночь" - период проведения жесткой карательной политики по отношению к существующей или выдуманной оппозиции. Началась она еще в декабре и в первую очередь коснулась и без того ослабленной КПФ. Лишенные руководства и потерявшие в столкновениях с силами армии и "Фронта свободы" лучшие кадры, коммунисты стали легкой добычей тайной полиции, сформированной из членов профашистских военизированных организаций, отличавшихся особой жестокостью к проигравшим. Призвавшая голосовать "против" новой Конституции СДПФ была запрещена 1 февраля, ее лидеры мгновенно были арестованы. Более умеренные либеральные и центристские  партии поспешили заявить о своей лояльности к новой власти, что вызвало массовый переход людей в структуры ФС. На его съезде, проходившем в марте победного года, Фурнье провозгласил, что Фронт исполнил свою миссию и реорганизуется в единую политическую силу - "Единство Французов". Она стала единственной легальной партией в стране, быстро сливавшейся с государственными структурами. Таким образом Оливер, менее чем за три месяца, расправился со всей внутренней оппозицией своему курсу. 

Внешняя политика нового руководства Франции была направлена в первую очередь на борьбу с коммунизмом. Уже в феврале 1933 Оливер в оскорбительной форме потребовал выдачи Алексея Грозина у Москвы: после ожидаемого отказа, публично обвинив Сталина в поддержке международного революционного движения и укрывательстве террористов, закрыл посольства СССР. Это проходило на фоне борьбы с внутренней оппозицией, которую связывали с Союзом. Фурнье также укреплял колониальные владения Парижа, возводя там укрепления и базы. После начала ухудшения отношений с Великобританией (примерно 1935-й) Париж начинает проводить политику давления в отношении к Бельгии, опираясь на франкоязычные регионы страны. Результатом стала триумфальная аннексия Валонии в мае 1936 и создание сателлита Фландрии

Отчетливо понимая необходимость союза, Фурнье с самого начала ориентировался на Америку. Их с Грэмом встреча состоялась в июле 1935 и закончилась подписанием франко-американского союза. Одновременно отношения налаживаются с Италией: IV-я Республика голосовала против наложения санкций  на Рим за вторжение в Эфиопию. Прочно связанный с французско-американскими кредиторами Дуче был вынужден следовать в их политическом фарватере. Руководство Польши, зажатое с двух сторон Советами и Германским Государством, предпочло  быстро войти во французский альянс.

Упоминания заслуживает личная жизнь молодого диктатора. 7 марта 1933 Оливер обручился в Нотр-Даме с Еленой Коровиной. На торжестве присутствовала вся верхушка русской миграции, ожидавшая серьезных изменений для себя. Действительно, они последовали, о чем будет написано ниже. Но буквально через пять месяцев первая леди исчезла из публичной жизни: даже обитатели Елисейского дворца редко ее видели, а если и удавалось краем глаза увидать "Мадам Фурнье", то та явно не шла на контакт, выглядела зашуганной и побитой. По Парижу начали распространяться интересные слухи о подробностях интимной жизни Оливера, позволявшие окрестить его извращенцем, падким до издевательств над партнером. И хотя твердых доказательств не было, слухи упорно распространялись по Европе, служа утешением и любимой темой светских бесед. По свидетельствам близких к президенту лиц, помимо Елены Фурнье был близок с горничной жены, Изабелью Адель Луизой Бенуа, известной раннее танцовщицей "Фоли-Бержер", что служило дополнительным поводом для шуток. Она, полностью соответствуя его женскому идеалу красоты, была живой и непослушной, что придавало ей известный шарм. 

Фридрих Майер

”

Скромно обставленный кабинет делового человека, ценящего свое время. Ничего лишнего на и без того бессеребрянном столе - лишь бумага, пара карандашей, ручка и ночной фонарь с зеленой скатертью. Простой, зато крепко сбитый деревянный стул. Темные шторы, не пропускавшие слишком яркий дневной свет. Никаких мягких диванов, богатых картин, и развратных статуй в духе Рима - хозяин этого помещения любил аскетичность обстановки и практичность быта. Сам же он, боевой генерал Рейхсеера, сидел за столом и обдумывал сложившееся положение. Победа была одержана, остатки коммунистов уже ушли в подполье - теперь осталось лишь сделать всего-навсего один выбор. Зато выбор этот относится к чрезвычайно сложным: требовалось обозначить приемлимого монарха. Фридрих Майер подтянул к себе листок бумаги и взял в правую руку карандаш. Идеально заточенный, он начал выводить аккуратные линии, которые постепенно складывались в человеческие профили. Бумага вместила в себя схематические изображения всех наследников Вильгельма II. - Кто же? - Сам к себе обратился Фридрих, завершив выводить подбородок Виктории Луизы и осматривая свое творение. Отца их он отмел сразу: монарх не должен ассоциироваться с проигранной войной и катастрофой, развернувшейся за ней. По той же причине из списка был исключен старший сын Вильгельма II. "Я должен считаться с желаниями нации" - думал про себя путчист, с тоской заштриховывая гордый профиль тезки и лицо бывшего главкома. С чисто человеческой точки зрения ему импонировал Эйтель Фридрих, но у того не было детей и, по слухам, его брак был под угрозой. Вздохнув еще сильнее, Майер и его вычеркнул из своего списка. Адальберт в личной переписке упоминал о своем нежелании возвращаться на трон предков. С ненавистью генерал заштриховал начерно профиль Августа Вильгельма, который, как Майер знал, поддержит нацистов и лично Гитлера. Свой выбор он остановил на принце Оскаре Прусском, который был бы подвержен его влиянию и имел наследника. В качестве запасного варианта Майер предусмотрел использование дочери Вильгельма II, которой тоже было отправлено приглашение вернуться домой. Он встал; пришло время идти спать. По привычке приказав адьютанту будить себя исключительно при плохих вестях, Фридрих уединился в соседней комнате. Раздевшись на ходу, он бросился на кровать и почти мгновенно уснул.

“

Запись о рождении Фридриха Майера, единственного сына Альфреда и Греты Майеров, оставлена в маленькой лютеранской церкви в окрестностях Кенингсберга, Восточная Пруссия, 4 марта 1887.

Мария Кузнецова

”

(Сценка будет переписана)

“

По официальной биографии, Мария Александровна Кузнецова родилась  23 февраля 1902 года в окрестностях Царицына. Ее родители принадлежали к бедной прослойке крестьян, которые  были вынуждены зимой работать на городских заводах, а в остальное время года - работать в родном селе на полях. По ее словам, все четверо старших братьев умирали в годовалом возрасте и даже девочка была воспринята Григорием Кузнецовым как божественный дар. На нее Григорий тратил львиную долю своего дохода, мечтая о лучшей жизни для дочери. И именно по этой причине во время Первой Русской Революции отец Кузнецовой активно выступал против царской власти и принимал участие в забастовках, был убит черносотенцами во время их столкновения с революционерами. Мать Маши, Катерина, осталась одна с ребенком и долгами мужа. Едва-едва расплатившись, она вернулась с дочерью к родителям, проклиная города и их образ жизни. 

На счастье Маши, в том же селе жил один старый интеллигент, разочаровавшийся в столичном образе жизни, но по-прежнему разделявший социал-демократические убеждения. В короткие минуты отдыха девочка прибегала к нему, постигая ученые премудрости. Мария оказалась способным учеником, буквально схватовавшим все на лету. Логичностью своих суждений и четкостью выводов она поражала Ивана Глазенского, давно не видавшего подобного дарования. Девочка инстинктивно тянулась к знаниям, понимая, что они есть единственный способ убежать из мира крестьянского убожества, вечной, убийственной полевой работы и бесконечных третирований со стороны множества родственников, которых ей надлежало уважать и беспрекословно подчиняться малейшей их прихоти. Наконец, по ее словам, они с Глазуновым в 1916-м бегут из села, где Машу уже намеревались хорошенько так "проучить", в Царицын, на съемную квартиру. Уже тогда Кузнецова разделяла идеи большевизма, хотя и не была знакома с какими-либо основными философическими трудами его теоретиков. Пора действия настала для Марии с моментом занятия белыми войсками в мае 1919 ее родного города. Во многом её нелюбовь к белому движению была вызвана их антисемит змом: а ведь ее воспитатель и второй отец как раз принадлежал к еврейскому народу, хотя успешнейшим образом это и скрывал.   Молодая девушка, которой совсем недавно исполнилось 17, приняла активное участие в работе большевистского подполья. Действуя  в полуразрушенном городе, она и товарищи смогли нанести белым ощутимый вред. За это время Кузнецова приобретает известную популярность в местной партийной ячейке. Своей красотой, умом, храбростью, чувством товарищества и верой в общие силы она покоряла лично знакомых с ней людей. Все были убеждены в ее беспрекословной верности коммунизму и готовности жертвовать собой ради его торжества. На момент входа РККА в Царицын, Мария имела на своем личном счету 6 успешных диверсий и помогала в организации еще нескольких операций. Все это вкупе с идеологической верностью установкам ВКП(б) обеспечило её вхождение в состав нового губернского руководства. Казалось, что наступает время построения светлого и обещанного общества будущего, в котором все у всех будет хорошо и здорово. Но на хрупкие женские плечи Кузнецовой немедленно свалилось чудовищное испытание, выдержать которое оказалось совсем непросто. 

Лето 1920 года выдалось необычайно жарким. За все три месяца крестьяне многих уездов не видели вообще никакого дождя: даже капли не упало с небес в тот окаянный год. Зима же тоже "выдержала марку": снежный покров почти отсутствовал. Кроме того, очень много рабочих рук погибло в ходе ПМВ и Гражданской войны, многие села были разрушены в ходе боевых действий, а советская власть не намеревалась отменять или, хотя бы, снижать продразверстку. Эти три фактора привели к ужасающему голоду в Поволжье и других губерниях, раннее считавшимися "житницами" России. Точное число жертв до сих пор не было установлено, чаще всего называется цифра в 5 миллионов человек; всего же голодало около 40 миллионов на территории, где проживало 90: следовательно, голодал почти каждый второй. 

Все это время Мария находилась на передовой борьбы с голодом. Она ездила по деревням с помощью, собранной со всей обширной страны. Ее было явно меньше, чем нужно, и при распределении часто происходили чудовищные сцены. Положение усугублялось действиями бандитов, грабивших пути сообщения, и всеобщей разрухой. Примерно с мая 1920 Кузнецова координирует отношения с АPA - американской благотворительной организацией, вносившей наибольший вклад в помощь голодавшим из-за рубежа. Ее встречи с эмиссарами Гувера носят регулярный характер, те составляют о молодой коммунистке прекрасные отзывы. Во многом благодаря ее стараниям, помощь АРА оказалась даже больше, чем в РИ, что позволило спасти на несколько тысяч жизней больше. Когда же ситуация после сбора урожая 1922 и начала перехода на Новую Экономическую Политику стала выправляться, Мария идет на повышение и становится заместителем областного комитета ВКП(б) в Царицыне. 

Период массового голода не прошел для нее просто так. Из достаточно упитанной девушки она превратилась в ходячий скелет, сбросив за год 30 килограмм - и это несмотря на занимаемую должность партийного работника! Практически все имущество она пожертвовала в фонды помощи голодающим, оставшись жить в ободранной и полупустой комнате, где всю мебель составляли стол, обломок стекла, стул и ржавая койка, скрипевшая при каждом движении. Из-за регулярного недоедания Маша лишилась большей части волос, которые в полной мере отрастут лишь к концу 1926. Ее физические силы достигли минимума, более-менее сильные порывы ветра сбивали ее с ног. Походы по магазинам и рынку превращались в сложные путешествия, из которых можно было и не вернуться. Душевное же здоровье было подорвано увиденным и услышанным в деревнях в пик голода, работой на износ и унижениями перед иностранными гражданами в поисках цента. Глядя на свое лицо в осколок зеркала, Кузнецова с трудом признавала саму себя, отказываясь верить глазам. 

На занимаемой должности Мария Кузнецова занималась городским строительством - Царицын нуждался в обновлении жилого фонда и возведении новых построек. Во внутрипартийной борьбе она сразу же заняла позицию убежденной сталинистки, выступая с разгромными речами против деятелей как правой, так и левой оппозиций. Она же способствовала переименованию населенного пункта в Сталинград в честь нового Генерального секретаря: правда, позднее она будет отрицать свою причастность к этому факту. Ее личные навыки помогли быстро восстановить Сталинград от Гражданской войны - теперь город начал развиваться. Так как у Марии Александровны уже был значительный опыт в контактах с иностранцами, то в 1927-м году она вошла в состав группы лиц, отправившихся в Америку искать специалистов для возведения Сталинградского тракторного завода. На месте она приложила все свои усилия и таланты, чтобы добиться максимальной выгоды для молодого Советского государства: благодаря ее дипломатическим умениям, фирма Альберта Кана завершила проектировку в минимальные сроки: подгоняя рабочих, американских инженеров и умело чередуя "пряники" с "кнутами", Мария добилась открытия Сталинградского завода еще в 1929-м году.

Этот триумфальный, поистине колоссальный успех позволил ей занять место на XVI съезде ВКП (б) - тот самом, где И.В. Сталин провозгласил Первую пятилетку и призвал советских граждан завершить ее в четыре года. В качестве доказательства возможности совершения подобного трудового подвига делегатам была представлена М.А. Кузнецова, поделившаяся с трибуны съезда своим ценным опытом в возведении подобных титанических строек. Ее удачи на местах и великолепное выступление привлекли к ней внимание в Политбюро партии: скоро ее награждают орденом Трудового красного знамени за усилия в индустриализации страны, а по завершению работы съезда она была избрана в Центральный комитет, где стала второй женщиной после Марины Кусимовой. У многих делегатов этот выбор первоначально вызывал сомнения, но при поддержке Иосифа Сталина, заинтересованного в поиске новых, способных и верных кадров, ее кандидатура прошла на итоговом голосовании. 

После недолгой "притирки", в ходе которой элита СовРоссии присматривалась к Марии, Нарком иностранных дел Литвинов предложил Марии Кузнецовой с ведома Сталина тяжелую задачу: побыть послом Советского Союза в Германии, где с 1922-го установилась авторитарная демократия во главе с Ф. Майером и цветом прусского генералитета. Отношения между Берлином и Москвой были запутанными и сложными, по идеологическому признаку страны были непримиримыми врагами... но в геополитике у них были чрезвычайно схожие интересы. Оба государства были ущемлены Версальско-Вашингтонской мировой системой, в которой не было места проигравшей Великую войну Германии и социалистической России; у Германии были претензии ко всем ее соседям, как и у Союза; наконец, обе страны были настроены на экспансию. Словом, у них было гораздо больше общего, чем могли подумать ушлые демагоги и партийные идеологи. Понимавшая основные принципы геополитики еще со времен своей прошлой жизни, Мария Александровна согласилась исполнить тяжелое поручение Сталина: наладить отношения с Майером и прощупать почву для взаимных договоренностей. Тогда многие в Москве были убеждены, что Кузнецова получила невыполнимую миссию; а ее ненавистники шептались, что она никогда не захочет вернуться на Родину из Рейха. 

В 1934-м Мария прибыла в Берлин, где совсем недавно прошли выборы в подконтрольный правительству Рейхстаг. Там же начинается чрезвычайно важный для нее момент карьеры и жизни в целом: Кузнецова прекрасно понимала последствия провала, и старалась сделать все возможное и невозможное для победы. Ей удалось подружиться с некоторыми представителями немецкой государственной элиты; в это же время внутри Союза постепенно снижается накал пропаганды, направленной против Германии - теперь внимание "Правды" переключилось на Великие Штаты, Великобританию и Четвертую Республику. Критика в адрес Виктории I и Майера сокращалась: это было сделано очень и очень вовремя. Путем сложных и нечестных интриг Кузнецова шаг за шагом добивалась расположения монарха и ее верного канцлера; эти двое не могли не отметить ее великолепные манеры, острый ум и необычайную харизму, с помощью которой она очаровывала всех окружающих ее людей. За время ее работы в Рейхе (1934 - 1937) отношения между Москвой и Берлином вышли на новый качественный уровень развития: многократно вырос товарооборот, под Харьковым была открыта немецкая танковая школа, у Казани появилась школа авиаторов, а под Великими Луками разместилось химическое производство. Германия помогала СССР в индустриализации, Союз поставлял товары сельского хозяйства, а обе страны совместно перевооружались, готовясь к грядущим конфликтам. 

Успехи Кузнецовой доказали, что ей не зря было оказано дорогостоящее доверие Сталина. Последний переводит ее в Центр, заменяя на посту Валерием Соколовым: сама Мария пошла на повышение и стала заместительницей Вячеслава Молотова, назначенного наркомом иностранных дел заместо потерявшего доверие Литвинова. И здесь Мария Александровна оказывается вовлечена в Большой террор. Как член Центрального комитета она нередко подписывает обвинительные акты и приговоры незнакомым и даже знакомым людям; не подписать же их она не могла, слишком дорожа своим положением. Но настоящий шок она испытала в декабре 37 - тогда карательная машина дотянулась до Марины Кусимовой, ее ближайшей подруги и соратницы. Пойдя на невероятный риск, сообщила Молотову о болезни: она не пришла на заседание, где составлялся список з/чек А.Л.Ж.И.Р.А - первым же составом туда, в числе прочих мучениц, должна была отправиться и Марина. Теперь Дамоклов меч висел уже над Машей; ее спас только тот факт, что она была во многом скрепляющим звеном советско-германского союза, который И. Сталин не хотел лишний раз проверять на прочность. К тому же, такая глупая "девичья" выходка изрядно насмешила Иосифа, который решил оставить "бунтарку" при себе как все еще полезного работника.

По воспоминаниям близких к ней людей, в этот период времени Мария ходила по чрезвычайно тонкой нитке - она пристрастилась к дорогому и качественному алкоголю, которым  снабжались члены Политбюро из солнечной Грузии стараниями Берия и его преемников. Ее минимальная загруженность делами: оставаясь один на один, Кузнецова старалась как можно скорее забыться в вине. Ей это хорошо удавалось до февраля 1938, когда в ее жизни случился неожиданный светлый поворот: её личный шофер Иван Кудряшев признался начальнице в любви, которую от нее давно и глубоко прятал. Сперва отнесясь к нему с недоверием, Мария, уже отчаявшаяся к тому моменту в людях, устроила своему "рыцарю" проверку "на паршивость", разнеся при нем Сталина и сложившийся миропорядок. Тогда Иван Георгиевич молча обнял ее, признавшись, что в своих доносах на нее всегда рисовал только благоприятную картину: совсем отказаться от доносительства и сохранить место подле нее было невозможно. Кудряшев помог ей выйти из состояния запоя и заново обрести место в жизни: они сочетались законным браком на День Труда 1938 - на церемонии были родственники мужа и ближайшие друзья Кузнецовой, сохранившей девичью фамилию. Свои поздравления новобрачной даже прислал её заграничный друг, Фридрих Майер: по некоторым данным, та невинная открытка едва ли не стоила Марии ГУЛага, но, заключая союз с Советами, всемогущий канцлер упомянул благополучие своей подруги как непременное условие договора. 

Довольно быстро Иван Георгиевич подпал под влияние своей блистательной супруги: ей хватило нескольких месяцев, чтобы ясно указать мужу на его подчиненный статус. С его стороны это не вызвало особых протестов: он с готовностью признал превосходство жены над собой и доверил ей верховную роль в семейных отношениях. Но нельзя сказать, что Маша не любила своего мужа: она относилась к нему с материнской, покровительственной любовью, желая возвысить его и поднять выше занимаемого им уровня развития. Достойный человек, Кудряшев все-таки оставался довольно "темным": в ходе общения с ним Мария составила дурное мнение о его кругозоре и решила самостоятельно заняться его образованием. Иван оказался способным учеником, быстро познающим новый материал и тянущимся к знаниям. Строгая, но доброжелательная учительница же вела "занятия" при любом удобном моменте: в машине, на кухне, утром или вечером, в постели или на бегу. Уже после полугода замужества она привыкла к обществу мужа, а ему стало жизненно необходимо видеть ее рядом, подле себя. Его верность ей теперь окончательно стала собачьей, абсолютной и непоколебимой: Мария также была готова на многое ради него, хоть и не признавалась сама себе в этом, до последнего пытаясь сохранить какой-то циничный скептицизм по отношению к избраннику, выбор в пользу которого она сделала, по ее тогдашнему мнению, скорее из-за безнадежности положения. Правда, детей у пары не было: Маша не желала рожать, понимая опасность подобного акта в сложившейся в государстве ситуации; к тому же, у них элементарно не было времени на воспитание ребенка,а доверять его сталинской системе воспитания было последним желанием Кузнецовой. 

Лев Победоносцев

”

- Да. Проходите, - нежно произнесла с очаровательной улыбкой стенографистка Фрежоль, щедро одаряя гостя сиянием своих голубых глаз, - господин президент ждет Вас. Пожалуйста, только, помните, что.. - Я все прекрасно помню. - Отрезал рослый мужчина, входящий в кабинет. Беседа с этой набитой дурой его уже порядком утомила; в последние десять минут он едва удерживался от рукоприкладства. Обстановка не отличалась от родной для Льва Константиновича: разве, тут было гораздо больше предметов роскоши, чем в помещениях Верховного Французского Совета. Крепкий дубовый стол, по бокам которого стояло тринадцать таких же стульев, а в торце расположилось мягкое кресло для председателя. В отдалении стоял шкаф, который никогда не открывался при посторонних, а по другую сторону от стола находилась большая кровать - все знали. что глава государства предпочитает спать в том же кабинете, где и работает. Над дверью висели позолоченные швейцарские часы, а окна были плотно зашторены: не один лишний лучик Солнца не мог проникнуть сюда, в святую святых Четвертой Республики. В то самое место, откуда её президент Оливье Фурнье единолично распоряжался страной и откуда он позднее намеревался править всем миром. "Убого, Господи, как убого - подумал Победоносцев, с унынием осматривая шкаф, бывший явно подделкой под голландских старых мастеров, - но ничего, это временно. Мало что может случиться с президентом после победы.. Такие люди долго не живут, как-никак". Осмотрев кабинет, он бросил взор своих синих глаз на самого президента. Он сидел на месте председателя и перебирал какие-то бумаги, пытаясь, очевидно, показать посетителю, что он смеет отрывать его от дел необычайно важных. Довольно банальный прием, который в свое время в совершенстве освоил и сам Победоносцев. Внешне Оливье практически никак с момента их последней встречи не изменился: только щеки были более пухлыми, а осанка - гораздо более ровной. Лев усмехнулся: видно, как его боевой соратник изменился под влиянием своей омерзительной, русской жены. Оставалось лишь надеяться, что изменения затронули только облик, но не личность; щеки, но не мозг. Немая сцена, которой президент надеялся посеять в душе гостя страх, а вызвал лишь легкое презрение, между ними продолжалась с минуту, после чего Оливье лениво оторвал голову от бумаг и, едва смотря в сторону просителя, начал: - Итак... Вы - Франсуа Шарль Монти, о котором мне докладывал Лаваль? - Во всем его голосе было отчетливо слышно чувство превосходства над окружающими, своей избранности и гениальности. Лев мог выдохнуть: Оливье остался прежним, если не стал лучше. - Организатор наших отрядов в Орлеане, обеспечивший взятие города патриотическими силами? - Да, это я. - Спокойно отвечал Лев, вытянувшись перед Фурнье в стойке. На этого простого, как русская душа, солдафона, всегда было легко воздействовать внешними признаками почета и уважения. Отдайте ему честь, польстите, скажите пару ласковых, даже приторных, словечек его дуре-дочери - и он ваш. - Это все я. - Мне с мест писали, что вы - необычайно преданный нашему, не побоюсь слова, святому делу человек. Лишенный всего того, что слабые, изнеженные покоем людишки зовут "состраданием", а мы, настоящие патриоты и мужественные люди, называем "непростительной трусостью". В то же время, вас прозвали талантливым организатором. Вы смогли практически в одиночку поднять Орлеан против Блюма и сотоварищей: ваша храбрость и решительность помогли нам занять такой важный город. - Его голос постепенно становился громче, а глаза все пристальнее шарили по фигуре гостя: казалось, что Фурнье отчаянно пытается вспомнить, видел ли он его когда-нибудь. Но Победоносцев в душе усмехнулся: он позаботился об этом и решительно изменил свой облик, оставив прежними лишь знаменитые на весь его родной мир глаза - эти два бездонных синих океана достойно встретились со взором президента, в них не мелькнуло ни страха, ни раболепия. - Ваш талант велик, личные характеристики внушают уважение, а ум, как говорит Лаваль, превосходен. Так? - Если Вам угодно, господин президент, да будет так. - Довольный отвечал Лев, уже догадываясь, какую роль для него готовит старый товарищ, и уже зная свой ответ. - Я занятой человек, и у меня немного времени на вступления. К делу. Нам нужны Вы, господин Монти. Нам нужны Вы. Вы, ваш холодный, расчетливый ум, ваше горячее, полное любви к Франции сердце, ваш патриотизм; наконец, ваша ненависть. Да, ваша ненависть к врагам Франции, которую я чувствую, даже сидя в стольких шагах от вас. Ненависть, злоба - сильнейшие чувства в каждом из нас; главная задача состоит в том, чтобы направить их на развитие, на укрепление государства, на нашу победу. Наше движение призвано Богом, дабы спасти Родину от поругания и придать ей небывалое величие. "Дааа, - смеясь, слушал эту наивную патетику, предназначенную для толпы, плебса, Лев, - конечно, я - самый горячий патриот Франции. Дааа... Но в чем ты прав, Оливье - я ненавижу. Да. Всей душой ненавижу наших соседей на востоке - и раз я один с ними не справлюсь, я готов быть с тобой". - ... Но есть те, - продолжал свою речь Оливье, все больше и больше заводясь, - кто не любит Францию! Социал-демократы, коммунисты, демократы, республиканцы, анархисты! Слышите!? Им наплевать на Францию! На саму Францию!!! - Устав кричать, Фурнье взял паузу, после которой продолжил уже более спокойным голосом. - Нам нужна охрана. Доблестные мужчины и даже женщины, готовые встать между французским народом и занесенными над ним кинжалами мерзких предателей. Эта структура, которую я назвал "Рыцарями Порядка", призвана сохранить нашу страну от всех угрожающих ей напастей; стать кузницей новой элиты, чуждой тленной демократии и, что гораздо хуже демократии, коммунизму в любой его форме. - Согласен. - Перебил президента Лев, желая уже вернуться в свою квартиру и вволю посмеяться. - Согласен, мой президент. - Отлично. - Весело отозвался Фурнье, довольный, что его гость оказался способен понять его сходу. Тогда приходите завтра в то же время сюда: мы решим небольшие, я бы даже сказал, маленькие организационные вопросы и Вы станете... станете... - Верховным магистром, - подсказал ему Лев, уже представлявший, как можно будет развернуться на новой должности. А особенно, когда тебя не стесняет ряса и следующие перед ней дурацкие обеты... - Да, верховным магистром. Вы свободны. Победоносцев, очень довольный собой, направился к выходу. Он уже почти ушел из кабинета, как вдруг услышал за собой голос президента, будто догоняющий его: - А мы с вами точно нигде не встречались до этого радостного дня? - Никогда и нигде, мой президент. Никогда и нигде. - Уверенно произнес Лев и вышел.

“

Запись о рождении Франсуа Шарля Монти, сына Генриха и Эфрази Монти, дворян средней руки, оставлена в небольшой приходской церкви Орлеана 1 мая 1884 года. По его словам, родители были необычайно любящими людьми, баловавшими свое чадо всеми возможными способами. Эфрази родила, будучи уже в достаточно взрослом возрасте, поэтому появление Франсуа на свет было воспринято как знак Божественной благодати. Генрих отказывается от довольно распутной жизни, которую он вел ранее, и уделяет все свое внимание государственной службе, приносившей в дом немаленькие суммы. Мать же полностью занялась воспитанием ненаглядного, очень красивого и умного мальчика. 

Франсуа получил домашнее образование: одна лишь мысль, что их сын будет сидеть на одной скамье с отпрысками людей низшего сорта внушала отцу и матери ребенка искренний ужас. К маленькому Монти приглашались самые известные в Орлеане учителя, которые так же, как и  его родители были в полном восторге от способностей мальчишки. Его ум значительно превосходил то, с чем обычно сталкивались преподаватели. Наследнику старинной, хоть и не такой уж богатой, фамилии все было интересно: не было такой вещи, которая не смогла бы привлечь его внимание к себе. Он, по словам своих учителей, дошедших до нас в виде записок и писем, был подобен губке, впитывающей все интересующие его знания без проблем и сложностей. 

Однако оттуда же, из самого его детства, идут главные недостатки его характера, которые в будущем определят всю его личность. Так как уход за ним осуществляла одна лишь мать, склонная поощрять и прощать все, что бы он не делал, Франсуа вырос избалованным, готовым идти на очень многое ради своих удовольствий и желаний. Видя, как его родители относятся к окружающим их людям, обладавшим меньшим доходом и меньшей родословной, Монти взял от них высокомерие: до самого конца своей жизни он будет считать остальных людей в лучшем случае чуть-чуть ниже себя, в худшем - отказывать им в человечности, в праве на чувство и разум. Сторонившийся уличных мальчишек с их грубыми, как он считал, забавами и низменными страстями, он вырос сухим педантом, предпочитающим общение с бумагой разговорам с живыми людьми. Была и еще одна особенность, которую Франсуа довольно успешно скрывал от посторонних: его зашкаливающая жестокость. В 12-ть лет он убивает домашнюю кошку, с интересом изучая внутренности: ему удалось спрятать тело жертвы и родители поверили ему на слово. Играя с девочкой-служанкой, жившей при доме Монти, он постоянно изощренно издевался над той, но мать с отцом не видели в этом ничего плохого, считая, что все это - просто невинные детские шалости.

Достигнув восемнадцати лет, он поступает в Сорбонну на юридический факультет, восхищая всех своих преподавателей. Молодой, амбициозный, обаятельный и начитанный студент стоял в стороне от всех социал-демократических кружков, нередко доносил на их участников и был на лучшем счету у дирекции. Он старательно занимался, посвящая учебе большую часть свободного времени. Особенно старательно Франсуа занимался изучением французской истории, превознося в личном общении фигуры таких деятелей, как Наполеон I и Жорж Буланже. Студент прославился ненавистью к парламентаризму, очень плохо скрываемой от окружающих: нередко он лез в драки с радикально настроенными республиканцами, пытавшимися в кулачной схватке доказать его неправоту. Из таких поединков Франсуа обычно выходил победителем: дирекция предпочитала игнорировать происшествия или же занять сторону «послушного» студента, не занимавшегося активной политической деятельностью. И хотя Монти состоял в «Лиге патриотов», посещал ее демонстрации и митинги, дальше он никогда не заходил, стараясь как можно больше успеть по учебе. Профессора, все как один, подчеркивали тягу Франсуа к знаниям любого рода и безграничную, почти что нечеловеческую память. Все это позволяет ему с успехом закончить Сорбонну в 1907 и открыть собственную адвокатскую практику в Париже. На выпускном Монти был центром компании студентов, разделявших в той или иной мере его взгляды на жизнь: они очень весело провели время и расстались хорошими друзьями, поклянувшись никогда не забывать друг о друге.

Он был завсегдатаем многих библиотек, где пользовался хорошей репутацией верного, надежного и аккуратного читателя. Им было прочитано великое множество книг на самые различные темы, от природы в Индии и до теологических трактатов Средневековья. Предпочтение, впрочем, отдавалось утилитарной литературе и сочинениям профессоров права: никогда не делая пометок на библиотечных книгах, Франсуа выписывал наиболее понравившиеся ему мысли в свои тетради, которые всегда были в зоне быстрого доступа для него. Впоследствии он будет отличаться поистине огромным кругозором, поражающим всех окружающих. Помимо серьезной литературы, которая может пригодиться в дальнейшей жизни, Монти с увлечением читает «Аксьон Франсэз» Шарля Морраса и других авторов схожей политической ориентации. Если же верить воспоминаниям некоторых, наиболее близких к нему в этот период времени людей, во время чтения легитимистской газеты «Аксьон» на устах Франсуа легко можно было заметить сардоническую улыбку до ушей.

О личной жизни Франсуа Монти в студенческий период его жизни нам известно крайне мало, если не сказать «ничего». Дошли лишь небольшие слухи да сплетни, вряд ли достойные подробного упоминания в биографии нашего героя.

Алексей Грозин

”

Сильная мужская фигура, облаченная в черный плащ с такого же цвета шляпой, шла по темным переулкам. Для него то был привычный шаг, но любой друго человек назвал бы это бегом, и быстрым бегом. За ним, оставаясь в тени небоскреба, неслась, пытаясь не отстать, женщина в поношеном коричневом пальто и смешном берете. Только через полчаса похода по бетонным лабиринтам двое остановились. Судя по всему, погоня осталась далеко-далеко позади. Даже свет луны не пробивался сюда, к основанию этого гигантского и монструозного города. Все было поглащено мраком, в котором даже вытянутой руки невозможно было увидеть. Этот переулок не был свидетелем чудовищной бойни, шедшей, казалось, повсюду еще два часа назад. Но, как это часто бывает, свои силы были переоценены, а враг - недооценен. - Т..т..товарищ Буря, - начала, едва отдышавшись, девушка, - что нам делать? Наших товарищей перебили полицейские, штаб пал под танками, а арсеналы сданы предателем Кеннеди. - Выход всегда есть, Лу, - жестко ответил мужчина, - всегда. Мы не проиграли, лишь отошли на новые рубежи. План оказался негодным: и что же, его мы заменем. - Почему же вы бежали с баррикады? - Гневно бросила ему в лицо та, кого он назвал "Лу". Насколько можно было судить по ее голосу, лет ей было едва ли 19. - Кто сбежит сегодня, будет драться завтра. А я еще не настолько отупел, чтобы жертвовать собой в бесполезной битве. Мы вернемся и взыщем с Грэма этот должок. - Когда? С кем? Мы одни с баррикады, а, может, из партии! Все мертвы! Все наши ребята мертвы! ОНИ ВСЕ МЕРТВЫ, ПОНИМАЕТЕ? А все из-за ВА... "Лу" не успела договорить свою обвинительную речь. Одним-единственным, почти мгновенным движением руки, сопартиец повалил ее на землю. Бедная скончалась еще до приземления: ее еще горячий труп быстро оказался на руках убийцы. Двое полицейских в новой форме и с пистолетами на изготовке шли по улице. Хотя восстание коммунистов было успешно подавлено, некоторые недобитки разбежались по своим крысиным норам. Генерал дал четкий приказ: никто не должен уйти от праведного возмездия и у этих копов не было причин и желания возражать главе государства. Один из них заметил девушку в поношеном коричневом пальто, но, само собой, ее даже не остановили. Единственное, что она услышила в свой адрес, было: - Классный берет, крошка!

“

Согласно официальным данным, Кевин Говард Картер, более известный как Алексей Грозин, родился 6 июня 1896 в семье простого американского рабочего, который, по совместительству, был занят в социал-демократических кружках. Это приводило к регулярным увольнениям его отца, Майкла Картера, и частым переездам семьи с места на место. Примерно в середине 1905-го, отчаявшись в своих возможностях устроить революцию в Америке, отец нашего героя стал быстро спиваться. Он умер от отравления некачественным спиртом 25 декабря того же года. Будущему главе Коммунистического Интернационала тогда было лишь 9 лет, он остался один вместе с мамой.

Его матери пришлось необычайно тяжело. Несчастная Кэтрин вынуждена была "вкалывать" на двух работах, пытаясь хоть как-то заработать себе и сыну на жизнь. Она приходила домой очень поздно, усталой и разбитой: у неё не было никаких сил и возможностей заниматься воспитанием и тем более образованием сына. Тот, впрочем, и не жаловался, быстро сойдясь с уличными мальчишками, жившими по соседству. Вместе с этими хулиганами он дни напролет шастал по Нью-Йорку, не брезгуя мелким воровством и другими нарушениями закона. Кевин смог стать лидером бойкой и абсолютно беспринципной шайки малолетних преступников, которые в скором будущем займутся куда более серьезными вещами, чем кражей яблок и конфет с прилавков.

Один из поворотных моментов жизни Картера-младшего произошел на День благодарения 1910 года. Тогда денежные дела "банды Картера" пошли еще хуже, чем обычно: в активе организации значилось всего лишь 4 доллара. Они пошли на страшное преступление: убив Кэтрин Картер, они завладели её деньгами и испарились на очень долгое время. 

Наконец, будущий Грозин внезапно "всплыл" на учредительном съезде Коммунистической партии Америки 31 августа 1919, представляя ее чикагское отделение. Он был одним из самых богатых участников собрания, который, впрочем, даровал множество финансовых средств новенькой политической силе. Взамен же он получает пост главы комитета по связям с Коминтерном. Товарищи аттестовывали его как молчаливого и неулыбчивого человека, никогда не говорившего о своем прошлом. С другой стороны, мало кто сомневался в его верности социалистическому учению, ради торжества которого он регулярно сражался с членами "Американского легиона", солдатами Национальной гвардии и другими "реакционными милами капитализма". Достаточно быстро Картер продвигался в партии, пользуясь своей близостью к источникам её финансирования - Коминтерну. Его имя и партийная кличка начали уже с 24-го года мелькать в переписке партийных чиновников уже в Москве.

Во время борьбы за власть в далекой Советской России, Карьер немедленно и безоговорочно принял сторону Сталина. Он беспощадно громил троцкиста Кэннона в собственной газете, обвиняя его чуть ли не во всех смертных грехах. Его стараниями сторонники Троцкого стали в рядах американских коммунистов самыми настоящими отщепенцами, на которых были брошены все возможные обвинения. Приняв участие в этом оплевании, Кевин Картер рассчитывал получить еще больший партийный пост. Но руководство КПА предпочло оставить столь полезного товарища на его месте, даже не включив в состав Центрального комитета. Многие считают, что это случилось из-за личной неприязни, сложившейся между ним и тогдашним лидером партии.  Исключительно настоятельный совет из Москвы заставил Джея Лавстона в 1928-м принять Картера в ближний круг. Обиженный, тот подготовил внутрипартийный переворот, который был вполне успешно осуществлен через год: 6 июля 1929, обвиненный в правоуклонизме, Лавстон был отстранен от должности главы коммунистов Америки; на его пост сел сам Кевин Говард.

Грянувшая в том же году Великая Депрессия немало способствовала увеличению популярности КПА в рабочей среде: начался приток в партию новых кадров. По своим каналам, в которые никто особо не старался вникнуть, руководитель КПА доставал деньги и вооружение. По слухам, его связи простирались очень далеко в криминальном мире Штатов и диктатурах Латинской Америки, но проверить это уже невозможно. Картер принял участие в организации самых известных протестных акций ультралевых того периода: на президентских выборах связка его как кандидата в президенты и Уильяма Фостера - как вице-президента, набрала рекордный для КПА 1%. Начатый победившим Рузвельтом "Новый курс" способствовал популяризации левых идей, коммунисты испытывали невозможный еще пару лет назад наплыв новых членов, а будущее политической силы казалось абсолютно безоблачным и светлым.

Валерий Соколов

”

Был холодный январский день. Позади была тяжелая война во имя восстановления былой славы Рейха, в которой Германия обрела нового и неожиданного союзника Советскую Россию. Эрих Вебер лейтенант Рейсвера, отличился во время войны с Польшей, его подразделение первое соединилось с новыми союзниками на Висле. Главнокомандующий Рейхсвера, Железный Канцлер, и герой Великой Войны Майер лично наградил его, Советский Маршал Егоров так же наградил его, как того кто первый вышел на соединение с Советскими войсками. Эрих был молод и преисполнен энтузиазма, и амбиций. Майер пригласил его в качестве героя войны вместе с остальными героями войны на прием в Советском посольстве в честь победы, на Александар-платц, названный в честь русского царя в свое время освободившего Германию от оков Наполеона. Общаясь с людьми он выяснил что подобные приемы в Советском посольстве устраивались часто, и присутствовать на них было элементом шика и престижным делом для немецкой элиты, и для послов других стран. И конечно же все обсуждали хозяина этого здания, посла СССР в Германии Соколова. - Вы знаете, а герр Соколов в свое время был красным командиром, и воевал против Белой Гвардии в Крыму. Говорят что барон Врангель объявил за его голову крупную награду. – Говорил военный атташе СССР в Германии. - А правда ли что именно он убил Троцкого по приказу самого Сталина? - Ну насчет этого я не знаю, и он мне не говорил об этом. Но я знаю что он самый преданный Сталину человек, и назначен на этот пост по его рекомендации. - А как же фрау Кузнецова, разве не она за него заступилась? - Да, было дело, но решающую роль в его назначении сыграл Стылин, говорят что Литвинов, прежний народный комиссар иностранных дел СССР, был против его назначения, чем и навлек на себя гнев генерального секретаря. - Кто же он такой, что сам Сталин за него вступился? - Я знаю лишь то что в свое время именно он помог организовать возвращение Ленина. - Он находился в Германии в 1917? - Он мне об этом не рассказывал. - Зато мне один раз рассказал. – К этой толпе подошла Мария Кузнецова, бывший посол СССР в Великобритании, а ныне - член Политбюро. - О, фрау Кузнецова, рад вас видеть, давно мы с вами не виделись. - Я тоже рада снова встретиться с вами герр Нейрат. - Так он вам говорите рассказывал об этом? - Да, его отец долгие годы был агентом Царской разведки тут в Германии, и Соколов так же. Но в отличие от отца не разделял его верности старым порядкам, и был сторонником Большевиков. Пользуясь его связями и помощью фон Штитгоффа, он организовал переезд Ленина, и был одним из тех кто участвовал в Великой Октябрьской революции. - Ничего себе. А скажите, это правда что он убил Троцкого? - Ну об этом он мне не рассказывал. Кстати а что это за молодой человек рядом с вами? – Она посмотрела на Эриха. - А, позвольте вам представить, это лейтенант Вебер, герой войны, кавалер Железного креста с дубовыми листьями. - Глядя на такого орла я понимаю почему с Германией лучше дружить чем воевать. Рада познакомиться с вами. – Эрих буквально ослеп от её изумительной красоты, и от её мелодичного голоса. - Взаимно фрау Кузнецова. Приятно познакомиться с первой женщиной вошедшей в состав Политбюро. - Ой не льстите мне, я не первая, товарищ Кусимова у нас первопроходец. Да и вообще, нас двоих назначили что бы демонстрировать равноправие полов. – Все засмеялись, кроме Вебера, он был восхищен. - Вижу Валерий как всегда постарался на славу, говорят после моего ухода от сюда, и моего повышения, посетить прием в нашем посольстве стало делом чести любого государственного служащего и промышленника в Германии? - О фрау Кузнецова, это верно, надо сказать вечеринки ваш приемник устраивает с царским размахом, герр Рейхсканцлер часто приезжает сюда сыграть в бильярд с Соколовым, я один раз пробовал, увы он превосходный игрок. Кстати вы не знаете где он сам? - Увы нет, сама ищу его. Вы за столько лет не привыкли еще разве к тому что он вечно пропадает и опаздывает? Если нет то знайте что он безумный трудоголик, пока всё не сделает не успокоиться. - О, благодаря ему мы сумели заключить столько основополагающих договоров с вами, и создать такой мощный союз, что весь мир изумлен. Монархия и Коммунизм лучшие друзья теперь. Теперь он готовит визит Рейхсканцлера в Москву и ответный визит Сталина. - Он хороший организатор. А теперь извините, но можно я украду у вас вашего героя, мне не терпиться станцевать с одним из лучших сыновей Германии. Герр Вебер, вы не пригласите меня на танец? - С удовольствием. Вот звуки легкого вальса, Эрих стал танцевать с наркомом Иностранных дел Кузнецовой. Она ему безумно нравилась. Во время танца они говорили. - Всегда любила танцевать с военными. Ваша выправка и идеальность, ваша манера держаться. И ваши точные движения, танцевать с вами одно удовольствие. - Ну этикет входит в программу обучения. - В Москве увы с этим очень скромно, и форма наших военных не настолько яркая. Ваша форма мне нравиться больше. Должна заметить что ваша форма вам к лицу. - Польщен. Могу сказать что не смотря на то что вы в пиджаке, вы довольно таки элегантны госпожа заместитель Наркома. - Тронута. Но я просто советская женщина, идеалу которой я соответствую. - Каково это быть извините за вопрос одной из немногих женщин в советском правительстве? - Провокационный вопрос герр Вебер, могу сказать что я не уступаю мужчинам. - А почему всё же герр посол не присоединится к нам? - Он вечно в работе. Хотя могу вам дать подсказку. Если вы не найдете тут Рейхсканцлера то они наверняка где-то уединились в этом здании, и играют в бильярд или карты. - Про него я тут уже услышал много легенд. Они правдивы? - Ну насчет Ленина я знаю точно. Насчет Троцкого точно не скажу. - Его вклад в становлении военного союза наших стран у нас превозносят. Не в прессе, а тут среди членов правительства. - Он действительно много сделал. - А правда что за него заступился сам Сталин, и то что ваш начальник был против него? - Тоже не знаю, ничего не могу сказать. Дальше они просто танцевали, когда танец закончился она ушла к остальным послам, а Эрих взяв бокал с армянским коньяком, решил промочить горло. Его сердце выпрыгивало из груди, он был восхищен этой женщиной, и мечтал о ней, хоть и понимал что она недоступна для него. Он уже успел хлебнуть лишнего когда зашел на балкон, он всё смотрел на Марию, и продолжал выпивать. После в зале появился не кто-то а сам Рейхсканцлер, в своем парадном белоснежном мундире, словно великий Бисмарк вместе со всей своей свитой. Он гордился тем что он немец, и в то же время жалел что он не русский, потому что он просто лейтенант Рейхсвера, а она Нарком Советской России. Вдруг его кто-то хлопнул по плечу. - Чего грустим, герой? - А, да так. - Аааа… - Протянул незнакомец, заметив что он смотрит на Кузнецову. – Попал под очарование Марии, чтож, добро пожаловать в наш клуб. - Я многих женщин встречал, но она. Она великолепна. - Так и есть, с этим согласиться любой нормальный человек, если он не гомик. Ты ведь Вебер, первый кто соединился с нашими войсками под Варшавой? - Да, это так. - Поздравляю, ты вновь соеденил наши границы с границей Германии. - Да, меня пригласил в честь победы сюда сам Рейхсканцлер, сказал что я как герой войны вместе с остальными обязан присутствовать на приеме в честь этого здесь. Все только и говорят что побывать здесь это высший престиж в Берлинском обществе, и про приемы Соколова, фон Нейрат, и остальные, даже она только и говорят о нем здесь. - Привыкай, его любят обсуждать. - Я заметил, знаете, они про него такое рассказывают. Мол он сын русского разведчика, и он вернул Ленина в Россию, что был красным командиром и бил солдат Врангеля, даже что он выдвиженец самого Сталина, и что он по его приказу убил Троцкого. Вы представляете столько историй про человека которого тут даже нет среди них. - Ну я был занят, как никак работы много, ну а всем слухам нельзя доверять. - Подождите, так вы…? - Ох, простите мне мою бестактность, мое имя Валерий Анатольевич Соколов, посол СССР в Германии. – Эрих взглянул в лицо улыбающегося человека лет 40 от роду, в превосходном фраке который сидел на нем словно военная униформ, на котором красовался орден боевого красного знамени. - О боже, простите, за то что наговорил лишнего. - Ой не переживайте, я привык к тому что меня обсуждают за моей спиной, и обсуждают мифы про меня самого, меня это по правде забавляет, так что вы мне только подняли настроение тем что они еще не перестали этого делать. – Он подал ему руку, и вебер пожал её. - Рад познакомиться с вами. - Взаимно лейтенант. И как я сказал, добро пожаловать в клуб, не один ты мечтаешь о Кузнецовой. Налейте себе выпить, все за наш счет. А теперь извините меня. Он подошел к балкончику и постучал по бокалу. Заметив его музыка прекратилась, и зал замолчал. - Дамы и господа, и дорогие мои товарищи. Герр Рейхсканцлер, члены правительства братской нам Германии, товарищ заместитель наркома, и сопровождающие. Я как посол СССР в Германии и как хозяин этого уютного дома, рад приветствовать вас здесь сегодня на приеме в честь общей победы наших великих народов в войне против Польши. – раздались аплодисменты, и Соколов поднял руку остановив их. – Прошедшие несколько лет мы упорно работали ради этого момента. Мы сумели сблизить две наши разные политические системы, две разные идеологии, и конечно же две наши разные армии, и скрепить все прочным союзом. Я как советский человек, и как представитель нашей Советской Родины, как член Коммунистической Партии, и как дипломат надеюсь, и нет, даже уверен в том что наша общая сегодня победа даст толчок к дальнейшему сотрудничеству наших двух великих держав, и приведет нас в последующем к более великим победам. От имени Советского Союза, и от имени нашего великого вождя товарища Сталина, я поздравляю вас всех, и поднимаю данный бокал за великий союз СССР и Германии, за Советско-Германскую дружбу скрепленную потом и кровью! – Раздались аплодисменты, и Соколов посмотрев на Вебера моргнув левым глазом осушил бокал, после чего спустился к публике.

“

Точная дата рождения Соколова неизвестна, известно что он родился между 1888 и 1889 годом, в паспорте дата рождения была записана 21 февраля 1888 года. В молодые годы во время обучения в Санкт-Петербуржском лицее увлёкся революционными идеями, и стал активным сторонником партии Социалистов-Революционеров, а именно крыла Максималистов, сторонников террора против существующей власти. Как член партии ЭСЕРов участвовал в организации терактов, в результате чего ему пришлось мигрировать не за долго до начала Первой Мировой войны, а именно в 1912 году, он спасаясь от жандармского корпуса Третьего отделения Канцелярии его императорского величества мигрировал в Бельгию. После отправился во Францию, из-за скандала с его участием, а именно Соколов убил другого члена собственной партии из-за разногласия во взглядах, и был объявлен в розыск в Бельгии, после чего под новым именем перебрался во Францию в марте 1914 года. С началом Первой Мировой войны поступил на службу во Французский иностранный легион, во многом из-за проблем с финансами и работой. Участвовал в боях на Западном фронте Первой Мировой войны, вплоть до 1916 года, когда после ранения был комиссован и из-за проблем связанных с тем что он проводил агитацию среди солдат ему пришлось перебраться в Швейцарию объявившую нейтралитет. За время службы был награждён двумя медалями и орденом почётного легиона за проявленную храбрость, и дослужился до сержанта. По воспоминаниям сослуживцев по легиону, он запомнился им как очень жесткий и довольно храбрый солдат и сержант.

К тому моменту когда Соколов перебрался в Швейцарию по сути дезертировавший из армии, он сам разочаровался в партии ЭСЕРов у которых не было единого руководства, при этом он сумел познакомиться с Борисом Савинковым ещё до этого, а в Швейцарии состоялось его знакомство с Лениным и Меньжинским. На тот момент Соколов не был членом партии Большевиков, и дружил как с ними так и со своими старыми товарищами, однако всё больше он склонялся в сторону большевиков, и стал выполнять параллельные задания, так как Максималисты к числу которых он принадлежал считали большевиков своими союзниками, и по некоторым сведениям тогда же был завербован Германской разведкой. После Февральской революции в России, Соколов был одним из тех кто обеспечил приезд Ленина с которым вместе в Россию ехал Борис Савинков, через Германию, и Скандинавию. Роль Соколова в этом по прежнему вызывает огромные споры, однако известно точно что он контактировал со знаменитым разведчиком Германской морской разведки Германом фон Штитгофом. Кроме того некоторые исследователи склонны считать что версия о том что Соколов работал на германскую разведку правдива поскольку его роль согласно его личному делу сводилась именно к связи с германским генштабом и Министерством иностранных дел, и через него решались многие вопросы. Кроме этого он по прежнему оставался членом партии Социалистов-Революционеров но уже тогда он стал вплотную работать с РСДРП(б).

По приезду в Россию Соколов активно включился в революционную деятельность уже в стране которая свергла Царскую власть, и где Временное правительство активно пыталось удержать власть что было крайне сложно. Социалисты-Революционеры с возвращением Савинкова который грезил о должности военного министра при том что правительство возглавил так же член ЭСЕРов Александр Керенский, как никогда ранее были расколоты на правое и левое крыло. Большевики же оставались посередине и принялись втихую вторгаться в Петроградский совет рабочих крестьянских и солдатских депутатов с целью обретения политической власти, для противостояния уже временному правительству. Во время Корниловского выступления именно Большевики и советы помогли справиться с ним, и рассеять контрреволюцию. Соколов принимал участие в формировании вооруженных отрядов в Москве.

Октябрьскую революцию встретил там же в Москве, участвуя в боях против сил временного правительства и отрядов Кадетов и Юнкеров. После захвата власти, и разгона учредительного Собрания Соколов официально вступил в ряды РСДРП(б) порвав со своими старыми товарищами, тогда же по распределению был направлен в ВЧК в распоряжение Дзержинского. С этого момента Соколов работал в структурах разведки Большевиков. Достоверно неизвестно кто именно заступился за него, и активно его продвигал на службу со стороны Большевиков учитывая его раннюю партийную принадлежность, однако учитывая его знакомство с Лениным, исследователи склонны считать что это была высшая инстанция. Тогда же Соколов был направлен на работу в Украину в подполье где в это время Скоропадский объявил о создании Украинской державы во главе с собой как с Гетманом Украины. Соколов был внедрён туда вероятно во многом из-за имевшихся у него связей с германским генштабом и как полагают исследователи связей с Германской разведкой. До поражения Германии в Первой мировой войне Соколов работал в структурах Украинской державы, а после уже в директории УНР, и дальше в Добровольческой армии. Активно содействовал революционному процессу, и партизанскому движению внутри зоны отвоёванной Деникиным. После победного наступления Красной армии к тому моменту набравшей полную силу, Соколов отступал вместе с войсками Деникина и своей подпольной ячейкой. Его ячейка продолжала работу а он сам числился в добровольческой армии а после и в Армии Врангеля вплоть до изгнания Врангеля из Крыма. После того как Крым был освобождён принял активное участие в разгроме армии Махно, с чьими членами во время существования директории УНР а после и при Деникине активно сотрудничал.

Дальнейшая карьера после гражданской войны в России Соколова шла вверх, исключительно по линии ВЧК-ОГПУ-НКВД, в основном по линии внешней разведки. Опять же сохранилось мало информации о том когда именно Соколов сумел познакомиться со Сталиным, однако известно что это произошло во время обороны Царицына. После смерти Ленина именно со Сталиным Соколов связал своё будущее карьерное продвижение, и на продолжении 20-х и 30-х годов активно приводил в жизнь его политику, и выполнял задания партии и правительства СССР. Считается что Соколов сыграл не последнюю роль в операциях по убийству многих белых эмигрантов за границей. К их числу относятся такие личности как Пётр Врангель, Василий Шульгин, и Борис Коверда который был убит в качестве акта возмездия за убийство Войкова... В дальнейшем Соколов работал в структуре Наркомата Иностранных дел как считается из-за того что необходимо было легальное прикрытие его деятельности как разведчика. Играл не последнюю роль в политических событиях в Германии в 30-х годах. В репрессиях не участвовал, и сам опять таки не смотря на свою принадлежность ранее к ЭСЕРам даже в 1937 году не был арестован и более того шёл всё дальше по карьерной лестнице вверх. А именно был назначен послом СССР в Германии, и именно на 1936 год приходиться подписание основополагающего договора о взаимопомощи и сотрудничестве между СССР и Германией где в это время Рейхсканцлером был Фридрих Мейер, который станет основой для будущего Советско-Германского альянса во Второй мировой войне. При этом СССР поддержал намерения Мейера по милитаризации Рейнской области, что было сделано, что Оливер Фурнье во Франции воспринял как личное оскорбление так как ранее Франция могла рассчитывать на помощь Польши, а теперь Польша так же была окружена с двух сторон.

Интересно отметить что Соколов и рейхсканцлер Мейер имели доверительные и дружеские отношения. А Соколов создал советской дипломатии в Германии благожелательный образ, благодаря чему вся германская элита проводила огромное время именно в Советском посольстве где Соколов устраивал пышные приёмы в честь гостей. Не смотря на очень даже царские приёмы с аристократическими элементами, и присутствие в программе любого приёма в посольстве танцев под считавшуюся политически неблагонадёжной музыку известную как Свинг, Соколов даже в 1937 году в пик большого террора не был арестован по многочисленным доносам, из-за чего можно судить о его крайне высоких связях на самом верху советского руководства...

Рури Хамасаки

”

От Токио не осталось ничего. Мощнейшее землетрясение развалило этот деревянно-бумажный город в считанные минуты. Там где раньше стояли маленькие домики простолюдинов, сейчас не было даже руин - они сгорели из-за пожаров. Двести тысяч человек погибло, миллионы без крова. Обезумевшая от горя толпа стала винить корейцев в поджогах и устроила настоящую резню на пепелище. Столица Японии, величайшей нации мира, которой суждено было объединить девять углов мира под своим управлением, была разрушена беспощадной природой. Теперь она мало чем отличалась от безлюдной местности Западного фронта времен войны. Война... Принц Хирохито не мог оставить мысли об этом. Отправляясь в путешествие в Никко вместе с родителями и братьями, Кагуя, когда она и Хирохито остались наедине, сказала абсолютно безумную мысль, будто на самом деле она из будущего и переродилась в прошлом после своей смерти. Она рассказала ему о том, что ждет Японию: война в Китае, нападение на США, поражение, два миллиона погибших японцев, уничтоженные "атомными бомбами" Хиросима и Нагасаки. Серьезно? Перерождение? Путешествие во времени? Что за безумие, черт возьми? И что еще за "атомные бомбы"? Как Япония вообще может проиграть США - это же не страна, а натуральное ничто! Естественно он не воспринял его слова, решив, что старшая сестра не в себе, но она сказала: первого сентября в Токио будет ужасное землетрясение, и ты убедишься в том, что я не вру. Все случилось именно так, как она сказала. Что же это значит, все остальное, что она сказала, тоже случится? Тогда надо действовать. Он пообещал себе: он сделает всё, что от него зависит, чтобы страна не пришла к катастрофе. Он обязан, ведь он будущий император Из рассуждений его вывела Кагуя, неожиданно выскочившая у него из-за спины. - Ну, теперь-то ты мне веришь, нии-сан? - Кагуя-онэ-сама, что же нам делать? - Положись на меня...

“

Принцесса Кагуя (Земля Королей)

Василий Бычков

”

Машина с треском свернула на повороте, а скрип колес об осеннюю дорогу отчетливо отдавались в голове «главного сказочника Советского Союза», каждая кочка ощущалась всеми частями тела, переживающего похмелье писателя. Последние три дня Бычков пил, или последние тринадцать лет, смотря с какой стороны на это посмотреть. Рядом с ним сидел моложавый капитан чекист и что-то увлеченно рассказывал, не жалея для Бычкова комплиментов и признаний в любви от детей и жены, если бы он знал, насколько отвратительны были ему эти комплименты и признания. Бычков никак не выглядел на свои официальные 43 года, его лицо было опухшим и усталым, ярко красного цвета, прямо как советский стяг цвета, годы активного увлечения алкоголем отчетливо виделись на лице писателя. Он был здесь уже 16 лет, в бесконечном кошмаре, затянувшемся предсмертном видении умирающего в своей постели старика. Война шла уже третий месяц и в последние дни новости не были слишком радостными, французы теснили немцев у Франкфурта, а американский флот с его новой доктриной подводной войны нанес японцам огромный урон, в то же время эхо войны докатывалось до столицы Союза довольно отдаленно, польские войска уже три недели отчаянно пытались развить свой успех, но пока лишь больше и больше тонули в советской обороне. Москва была полна молодых мальчишек, бегущих записываться на фронт, с первого дня военных действий Бычков сам объявил «отцу народов» о своем желании отправиться на фронт, но Сталин его не отпустил, он его никогда не отпустит. Машина затормозила и всех сидящих в ней подбросило, чекист выругался, а потом, виновато посмотрев на Бычкова извинился, стукнув рукой в перчатке водителя. Бычков с трудом встал из машины, на улице было холодно, тут его голова будет куда в лучшем состоянии, чем в душной и прокуренной машине, тут думать куда легче. Под мышкой у писателя был прекрасный ирландский скотч, который он берег для особого случая, бутылка эта также обладала историей, её Бычкову лет 5 назад прислал сам Бернард Шоу, с которым они были знакомы с его визита в Москву, Бычков считал ирландского драматурга самым наивным и глупым из величайших людей, но его вкус в высоких алкогольных напитках был неоспорим. При входе часовой улыбнулся Бычкову и наклонил голову в знак почтения, Бычков также ответил улыбкой, которая по его мнению была скорее похоже на гримасу боли, но больше ничего выдавить из себя Василий Дмитриевич не мог. Войдя внутрь перед ним, очутился невысокий человек в форме и в красивых очках, это был Комендант «ближней дачи». - Здравствуйте, Василий Дмитриевич!, - радостно начал Комендант дачи Иванов, - Иосиф Виссарионович, вас уже ждет. Как добрались? - Спасибо, Николай Петрович, все благополучно, что называется «вашими молитвами», - комендант на автомате продолжил улыбаться, хотя подобное построение фразы его смутило. - Ну и хорошо, Василий Дмитриевич, вы знаете проце… - Николай Петрович, а я ведь не с пустыми руками, - Бычков протянул коменданту бутылку заграничного пойла, - Вот собственно, специально для Вас из Ирландии, я знаю, вы как, Николай Петрович, как и я ценитель. - Мать моя родная, Василий Дмитриевич, я даже не знаю, - взяв в руки бутылку комендант начал крутить её во все стороны, как будто пытаясь понять, что ему делать с этой бутылкой, - Ведь правда, из Ирландии…. Василий Дмитриевич, правда не знаю как вас благодарить… - Да, что вы, Николай Петрович, мне просто приятно, что вы раду сему скромному подарку, - и снова ложь, ещё одна, - Все же так часто видимся, а порадовать мне вас все было нечем. - Что вы, Василий Дмитриевич! Вы радуете всех советских детей и моих в том числе. Моя Сонечка обожает все ваши книжки, я вам говорил это? - Нет, но я очень рад это слышать!, - и снова ложь, комендант говорил Бычкову это раза четыре и каждый раз улыбался выпячивая всю свою челюсть, ещё пара таких раз и у писателя бы проявился рвотный рефлекс, хотя, есть вероятность, что это все-таки была очередная попытка организма очистить себя от переизбытка принятого вчера алкоголя. - Василий Дмитриевич, в любом случае…, - комендант снова посмотрел на бутылку, не смею вас задерживать. У Иосифа Виссарионовича сейчас товарищ, ээээ, Кусимова, но она уже скоро, должна уйти, - твердо проговорил комендант пару раз оглянувшись на часы. Бычков пожал ему руку и направился вперед, на ближней даче он был частым гостем, после начала войны, когда Сталин находился тут практически постоянно он успех побывать тут раз 5, но сегодня, сегодня был особый случай, если все получится, значит оно того стоило. По дороге в кабинет вождя, в голове писателя пульсировал десяток вопрос, что же про него скажут потом. Наверняка назовут американско-фашистским шпионом или вовсе замнут всю историю, впрочем, к первым обвинением ему не привыкать, а во втором случае, все становится даже легче. Подарив бутылку, Бычков лишил себя процедуры обыска, тем самым, у него, наконец, есть шанс. Между тем, Бычков оказался в длинном коридоре, пол тут в отличие от всего остального на даче был обит красным деревом, про себя Бычков всегда шутил, что на такой полу не видно крови. У двери в кабинет стояло двое часовых, один из которых заявил Бычкову, что товарищ Сталина все ещё занят. Пока Бычков ждал разрешения войти он успел неплохо проанализировать ситуацию на даче, людей было меньше чем обычно, охраны совсем по минимуму, это скорее всего значит, что ни Поскребышева, ни Власика на даче нет, если так, то когда все будет сделано, кто первым успеет взять власть, кто первым объявит о смерти вождя? Когда он думал о том, что ему предстоит сделать, то Бычков ещё сильнее сжимал перьевую ручку, лежащую в правом кармане его пиджака, он не промахнется, слишком много крови пролито, чтобы промахнуться. Сегодня, ему вновь снился ноябрь 33-ого, когда Мандельштам прочитал ему и ещё десятку человек свою антисталинскую эпиграмму, как он пытался отговорить Мандельштама от чтения этой эпиграммы, как просил 4 года после этого за Мандельштама у Сталина и как все это оказалось бесполезным. Мандельштама расстреляли как и многих друзей и товарищей Бычкова, которых он не смог защитить, но сегодня, сегодня настал час расплаты. Дверь открылась и из неё вышла Кусимова, эта невысокая, стройная девушка всегда нравилась Бычкову, она была как будто не отсюда, странной заезжей гостьей в этом месте. Кусимова увидев Бычкова кивнула ему и тихонько улыбнулась, это знак писателей понял безошибочно Сталин в хорошем настроении, значит, его ждет долгая беседа. За те несколько секунд, что Кусимова проходила мимо Бычков неожиданно задумался о том, не падет ли на неё подозрение в заговоре, когда все будет кончено, он снова нарушал обещание, которое дал себе этим же утром, не думать о последствиях, не думать о жене и дочери, не думать о друзьях и знакомых, которым придется пройти через ад, за то что он планирует сделать, не думать о последствиях. Он повторял это в голове как молитву, но с каждым разом все более и более ярко обрисовывал для себя картину мучений всего своего окружения. Немного отойти от мыслей об ужасных последствиях помог кивок одного из чекистов, стоящих у двери, это значило что можно заходить, открывая дверь Бычков задумался и о судьбе несчастных охранников, стоящих у дверей, в то же время, что-то внутри говорило ему: «Василий Дмитриевич, слишком много рефлексии, меньше думать о последствиях», именно с такими мыслями именитый советский писатель зашел в кабинет «отца народов». Кабинет Сталина выглядел удивительно скромно, по нему никто никогда не скажет, что вот за этим дубовым столом решались судьбы миры, Иосиф Виссарионович, что-то напряженно писал в вечернем сумраке его лицо освящала лишь лампа, стоящая на столе «отца народов». Вид его был уставший и измученный, несмотря на то, что линия фронта пролегала во многих километрах от столицы СССР глава страны Советов спал мало, Бычков это точно знал, его могли вызвать в любой момент дня. Сталин поднял глаза и увидев Бычкова, немного расслабился, отложил ручку вытянул спину и улыбнувшись сказал: «Здравствуйте, Василий Дмитриевич!» - он привстал и протянул писателю руку, Бычков выдавил из себя улыбку и пожав руку вождя сел на белое кресло, на котором тот всегда сидел во время подобных «свиданий» с вождем. - Как ваше здоровье, Василий Дмитриевич? – с интересом спросил Сталин, именно в этот момент у Бычкова вновь начали пульсировать виски. - Да потихоньку, Иосиф Виссарионович, потихоньку. - Не врите, Василий Дмитриевич, мне передали, что пьете опять безвылазно, да и видно, вон как у вас ручки-то трясутся, - Сталин улыбнулся, - Не боитесь, что совсем здоровье откажет? - Да чего там боятся, Иосиф Виссарионович, все там будем, не сегодня, так завтра. - Ну, что вы, Василий Дмитриевич, чего уж вы, вы стране нашей нужны, как же страна без «любимого сказочника», нам нужны такие люди, особенно сейчас. Война, люди гибнут, а тут вы со своими историями, надо, чтобы люди во что-то верили. А вы пьянствуете, по кабакам на квартирах, - стыдил Сталин писателя, как маленького ребенка, - Не хорошо это, Василий Дмитриевич, нельзя советскому гражданину, примеру, себя вот так вести. - Правы вы, Иосиф Виссарионович, - на этих словах Бычков, проглотил слюну, - Как обычно правы. - Да, все вы мне так говорите, - махнул рукой Сталин, - Вон Васька черт, опять набедакурил, говорят на самолете пьяный летал, хорошо вы хоть книжки пишите, а не техникой управляете, вреда меньше, - Бычков был одним из редких людей с кем Вождь открыто говорил о своей семье, не то что Василий Дмитриевич ценил эти откровения, но они всегда предавали генсеку человечности в глазах писателя. - А как у Светланы дела? – неожиданно спросил Василий Дмитриевич, переведя разговор в схожее, семейное русло. - Да учится понемногу, как все мы учились, - «как же учился ты» - промелькнуло в голове Бычкова, на секунду писателю показалось, что он сказал это вслух и в комнате только из-за этого нависла тяжелая пауза, уверившись, что ему показалось, а Сталин улыбаясь смотрит прямо на него, Бычков уже хотел встать и пойти к черному портфелю, который стоял справа от книжной полки, где и лежала последняя работа Бычкова, которую он и приехал читать, но при попытки привстать с кресла его остановил голос «вождя народов». - Василий Дмитрий, а кстати, как у вас с Елизаветой Андреевной дела? – неожиданно спросил Генералиссимус, врать Бычкову не было смысла, наверняка, раз он спрашивает ему доложили: «Ну и пускай знает, пусть это последнее о чем ты, сука, услышишь будет», - подумал Василий Дмитриевич. - Да знаете же, Иосиф Виссарионович, - Бычков грустно улыбнулся, - Не живем мы с ней уже второй месяц. - Знаю-знаю, - усмехнулся Сталин, - Все водка ваша виновата, так ведь? - Так, - будто проспавший студент ответил Сталину писатель. - Эх вы, Василий Дмитриевич, такой-то вы дурак, такую бабу со своей водкой про…, - далее Сталин сделал взмах рукой, как бы завершая свою реплику, - Елизавета Андреевна у нас женщина видная, она-то не пропадет, а вы кому будете нужны? – укорительно спросил писателя вождь. - Только народу, товарищ Сталин, только народу, - грустно произнес Бычков, наконец встав со своего кресла и направившись к черному портфелю. - Да, только если народу, - философски подытожил Сталин. После этого «лучший друг советских детей» принялся набивать свою трубку, все это время стоявшую на столе, после этого Сталин посмотрел на Бычкова и кивнул ему, после этого, неожиданно спросил на чем они закончили в прошлый раз. Бычков проглядел последние несколько страниц, пару секунд поразмыслил и торжественно-таинственным голосом произнес: «Тучи сгущаются над Средиземьем, под ударами Империи пали храбрые Харадримы юга, кольцо врагов сжимается вокруг Союза Вольных Городов, а внутри Городов продолжает плести свои интриги Червеуст, планируя сдать их войскам Империи, а Ладо и его наставник Валдимар, продолжают свой путь через южные горы в Вольные Города, что принести туда древний огонь». Честно говоря, ему было противно читать каждую строчку написанного им, дешевая пародия на него самого, на великого британского профессора и ещё на много кого. Ещё один компромисс, снова, хотя Василий Дмитриевич давно сбился со счету, каким он был по счету. Но теперь он точно последний, сейчас он все закончит. Бычкова всего трясло, чтобы скрыть это он манерно расхаживал по комнате читая Сталину строчку за строчкой, пока глаза Генералисимуса были закрыты, при этом писатель постоянно держался сзади кресла "вождя народов", то ли был уверен, что так удобней бить, то ли потому что не хотел случайно заглянуть в глаза человеку которого он хочет убить. За полторы жизни, что он успел прожить ему приходилось убивать человека дважды, один раз на Алтае в годы службы, другой раз уже в этой жизни, в 1920 году в Петрограде, но все тогда это было другое, то была самозащита в чистом виде, хладнокровно убить доверяющего тебе человека, это совсем другое. Бычков продолжал размеренно и тихо шагать, держа в одной руке книгу, а вторую как заправский шулер запустив себе в карман пиджака Бычков нащупал там столь аккуратно заточенное перо. Один удар. Два удара. Три. Восемь. Десять. Сколько понадобится, чтобы покончить с этим. А что дальше, даже не важно. "Может быть ещё бросить книгу и свободной рукой зажать рот" - пронеслось в голове у писателя, самое плохое будет если он возьмется и не закончит, тогда все пропало. Бычков приблизился к креслу Сталина, к этому моменту глава подошла к концу, Бычков глазами пробежался по следующей странице не прекращая читать и сразу наткнулся на фразу: "...вот и конец сей грустной повести" - вот тут, именно на этой фразе он нанесет удар. Что уж сказать, за годы бытия в виде крестьянского писателя Бычков не потерял страсти к дешевой театральщине. Бычков "споткнулся" на плохо отформатированной строчке и на секунду перед ним пронеслось буквально все. Как забирали Глашу, как он стоял на коленях перед Сталиным, как он читал письмо Мандельштама и как потом сжег его, как написал стихотворение Ежову и как лебезя перед ним называл "отцом революционного порядка", как отправил трех человек на смерть, чтобы спасти одного. Все за что он себя презирал, все за что он себя ненавидел, все это олицетворял человек сидящий в этом кресле и вот сейчас, он очистится, убьет его, прикончит как собаку. И вот, когда он сжал перо в руке и даже чуть вытащил его из кармана, в голове писателя вылезло старое-старое воспоминание, которому, наверно было уже лет сто. Он вспомнил как его двоюродный брат Генка, вечно пьяный, с отвратительной щетиной, сидящий на кресле-каталке, с хмурым видом, протягивает ему 11-летнему мальчику котенка. Маленький Вася отказывается, на что брат злобно хмыкает проезжает на каталке вперед, больно отпихивая его, а перед тем как скрываться в ванне злобно прошипел: "Слабак, даже котенка утопить не можешь. Какой же ты жалкий, Васька. Все инвалиду надо делать". А потом дверь захлопывается и маленький Вася сидит у неё и делает все чтобы не зареветь, только это у него и получилось. И тут Бычков понимает, все это бессмысленно, какая уж собаку, какой Сталин, он котенка утопить не может. Он отпускает перо и оно чудом падает не на пол, а ему в карман, этого звука не было слышно, но для Бычкова как будто выстрелила гаубица. Вот теперь все. У Бычкова заложило уши, в горло встал огромный ком и он просто замолчал прямо по середине предложения. Сталин, как будто, что-то почувствовал повернулся к нему и посмотрел прямо в глаза, как раз то чего Бычков больше всего боялся. "Все в порядке, Василий Дмитриевич?" - произнес Иосиф Виссарионович, писатель сделал над собой усилие, разбив ком, вставший в горле и ответил: "Да-да, товарищ Сталин, все в порядке". "Все это водка ваша!" - произнеся это, Сталин грозно махнул пальцем, после чего погрузился в ту же позу, как следует расположившись в кресле. Бычков прочитал ещё страниц десять, сначала сбиваясь через каждые два-три предложения, но потом вернув ритм и хорошую интонацию чтения, несмотря на это в голове у Бычкова пульсировали слова Гены: "Какой же ты жалкий, Васька, какой же ты жалкий". Это была самая страшная пытка в жизни писателя, эти десять страниц тянулись как будто он читал за один заход все книга Пруста. В какой-то момент Сталин как лицеист отлично поднял правую вверх руку, это означало, что сеанс чтения окончен. Бычков, как будто бегом положил книгу в портфель и поставил его у стены кабинета Генералисимуса. Сталин встал потянулся, положил трубку обратно на стол, после чего протянул руку Бычкову, а затем похлопал писателя по плечу, то ли не обратив внимания, то ли не посчитав важным, то как побледнел "главный советский сказочник". Выйдя из кабинета Бычков быстро пошел по длинному коридору, у выхода с дачи его уже ждал довольный Комендант Иванов, который судя по всему уже открыл подарок великого ирландского драматурга. Обменявшись парой фраз Иванов вывел Бычкова, которого чуть пошатывало на улицу и махнув рукой крикнул: "Хрусталев, машину!" - в других обстоятельствах писателя позабавил бы такая фраза, но не сегодня, никак не сегодня. Хрусталев тоже сел в машину на переднее сидение рядом с водителем, ему надо было зачем-то в Москву. Бычков рухнул в машину на заднее сиденье, а рядом с ним оказался какой-то чекист, который первым делом принялся признаваться в любви к Бычкову и его выдающемуся творчеству. Василий Дмитриевич не особо поддерживал разговор, время от времени кивая и натужно улыбаясь. Быстро поняв, что из писателя ничего не вытянешь чекист замолчал и вскоре захрапел, Бычков же не мог уснуть. Он не сможет уснуть теперь ещё очень много дней. В темноте, которая окружала машину Бычков отчаянно пытался разглядеть, что-то за что он сможет уцепиться взглядом, но ничего не было. Нигде. Нигде ничего не было и вероятно, уже не будет, ночь продолжается. Часа через три машина остановилась у дома на набережной, чекист, спавший рядом с Бычковым тут же проснулся и засуетившись открыл писателю дверь. Перед тем как выйти, Бычков неожиданно посмотрел на Хрусталева, который большую часть дороги смотрел в окно. "Удачи вам, Иван Васильевич", - обратился Бычков к сидящему на переднем сидении человеку. Хрусталев не сразу осознал, что речь про него удивленно посмотрел на писателя, широко раскрыв глаза: "Это, вы мне?", - задал вопрос дежурный на даче. "Вам, вам. Удачи, говорю", - сказал Бычков и вышел из машины, водитель и Хрусталев удивленно переглянулись, а чекист, державший писателю дверь раздраженно посмотрел ему вслед, явно недовольный тем, что все его многочисленные комплименты, Бычков просто проигнорировал. Бычков, шатаясь, поднялся на третий этаж и легким движением руки открыл дверь, он её не закрывал, не планировал возвращаться, думал, что билет в один конец. Пройдя на кухню, Бычков рухнул на стул, стоящий перед обеденным столом, на нем стояло огромное зеркало, которое то ли забыла, то ли специально оставила его жена перед уходом. Бычкову никогда не нравилось это зеркало, ему вообще не нравилось смотреть в зеркала последние лет тридцать. Он рухнул на стул и закрыл лицо руками, достал из-под стола бутылку водки, накрытую граненным стаканом и наполнив стакан до середины залпом её выпил. Отставив водку со стаканом Бычков вновь посмотрел на зеркало, буквально на секунду в отражении сверкнул другой человек, чистый и приятный человек, с яркими глазами и какой-то непринужденной улыбкой. Но это было лишь на секунду, на мгновение, вместо этого лица он увидел себя, тучную, сморщенную и морщинистую рожу, глаза налитые кровью, животный оскал, старого и больного ничтожества. Такого вот, Дориана Грея, и вот он потерял последнюю возможность вернуть себе настоящие лицо, очиститься от того зла и слабости, что вплескивалось в его сердце годами, десятилетиями. Не в силах принять очевидное, Бычков со всей силы размахнулся и кулаком врезал по зеркалу, оно разлетелось, куски зеркала впились ему в руку, главным образом в пальцы, рука быстро залилась кровью. Но ему не было больно, было все равно. В единственном оставшемся на месте куске зеркала Бычков увидел собственный налитый кровью правый глаз, то ли от алкоголя, то ли от стресса, почему это было вообще даже не важно. Бычков хотел как волк взвыть, но почему-то не стал. Он из последних сил встал со стула, со всей оставшейся силы ударив его ногой, так что оно со скрипом упало на пол. Бычков практически дополз до дивана и уткнулся в единственную лежащую там подушку, он хотел плакать, но сдержался. Сдержался как тогда, когда не смог утопить котенка. "Все ведь одно и тоже, так?" - в отчаянной попытки оправдать себя подумал Бычков: "Котенок, монстр, Сталин, какая разница?" - и снова он оправдывал себя, снова возвращаясь к этому раз за разом, много-много лет возвращаясь к простой мысли, которая было его последним щитом, перед уходящим все дальше в пустоту чувством, что у простых, честных людей зовется совестью. И снова писатель одержал победу над совестью, как делал это уже много раз.

“