Авторство - Артём Ширинский.
Редактирование - Ottocar.
Семейный разговор
- Дорогу ее сиятельному величеству королеве Русской! – раздался крик в коридоре. Ее царственный супруг, Василь I Габсбург-Украинский, король Русский, князь Таврический и прочая, прочая, прочая недовольно поморщился: общество жены его всегда тяготило, но сегодня – особенно. Он прекрасно знал, зачем она сюда идет; знал, что будет говорить и, главное, что она хочет от него услышать. А услышит она совсем не то, чего хотела, и любые их договоренности ей не помогут. Василь дорого бы сейчас дал за возможность избежать сегодняшнего разговора, но это было не в его силах. Он успел в сотый раз проклясть Павла Скоропадского; однако он не мог не согласиться с ним. Увы и ах, сегодня ему предстояло мягко, но решительно поставить супружницу на место.
После короткого стука в его кабинет вошел адъютант, природный венгр, граф Фидель Палфи: темноволосый юнец с изящно завитыми волосами в облегающем мундире «Великой армии Украины», напоминающем противоестественную смесь русской униформы времен Империи и формы Рейхсхерра. На нем, впрочем, она выглядела неплохо; казалось даже, что он рожден для нее. На девичьем высокомерном личике отдельное внимание привлекал короткий изящный нос, вызывавший детское умиление у всех придворных дам. Его ярко накрашенные губы вместе с напудренными, упитанными щеками поражали первое время всех при дворе: но при дворе короля Василя всё время творилось такое, что причуды Палфи уже никого не трогали. Теперь над любовью Короля к женоподобным адъютантам и слугам позволяли посмеиваться только в полулегальных русофильских изданиях и в желтых листках из ОУНовских схронов. Заметив своего любимца, король Украины непроизвольно улыбнулся краешками губ - посетили приятные воспоминания! – но когда милый Фидель заговорил, Василь тут же мысленно застонал:
- Ваше величество! Королева молит Вас принять ее. Просила передать, что это очень, очень важно. – украинский до сих пор давался Палфи с трудом, и говорил он с медленно, пусть и почти без акцента. С недавнего времени Василь обязал всех в Мариинском дворце, даже своих старых друзей из Австрии, перейти на употребление народного наречия: в конце концов, разве он, по происхождению австриец, не владеет в совершенстве державной мовой, за что ему поют осанну все официозные газеты?
- Ну… Что уж тут поделаешь, пущай, - процедил сквозь зубы Василь, решив, что всё равно этот разговор рано или поздно состоится, - то не гнать же ее… Зови, да.
Однако отдельного приглашения не потребовалось: услышав заветное разрешение, в кабинет супруга вошла сама Ольга Николаевна. Старшая из дочерей покойного императора Всероссийского и нынешняя королева Украины смотрела в пол, не решаясь поднять глаза на супруга и его любимчика. Их же взору предстала все еще прекрасная женщина, хоть и пережившая множество жестоких ударов Рока: закрытое синее, под цвет блестящих глаз, платье в самый пол, бывшее ее любимым, всегда дразнило и распаляло воображение большинства придворных кавалеров и министров. На ней практически не было никаких драгоценностей: только на шее красовался маленький православный крест, подаренный еще сестрой Татьяной в момент окончательной разлуки. Великолепные, вызывавшие у придворных дам черную зависть русые волосы были аккуратно уложены в косу до лопаток: идеально подогнанные волосы сразу же выдавали умелую руку, привычную к уходу именно за этой головкой. Королева Русская принужденно улыбалась очаровательно бледными губами и едва сдерживала переполнявшие ее эмоции.
О, Господи, как же она ненавидит то, во что превратилась Мариинка! Воцарившийся здесь с марта 1917 Василь изуродовал уникальный образчик барокко изнутри: старинный дворец стал отвратительным подобием самого себя. Повсюду стояли государственные флаги Украины, на которые она до сих пор не могла смотреть без слез в глазах; классические портреты ее предков были заменены дешевенькими лубками самого «короля Русьського» (Оля не могла даже думать об этом «титуле» без смеха), премьер-министра, этого талантливейшего фокусника современности Михаила Терещенко и, разумеется, самого «гетмана всея Украины» Павла Скоропадского. Последнего Ольга ненавидела – воспитанная матерью в христианской традиции, она прекрасно понимала, что совершает страшный грех – но другого варианта просто не было (с таким-то мужем!). Оля навсегда запомнила ту страшную «первую брачную ночь», к которой ее готовила бабушка, и которая пошла совершенно не так, как ей хотелось. Для начала, к ней пришел не законный супруг (она его совершенно не интересовала как женщина), а тот самый Павел Петрович; он был груб, от него разило дешевой горилкой… Без содрогания о той осенней ночи нельзя было вспомнить; только благодаря Любоньки Фомичевой Оле удалось заглушить в себе боль и продолжить борьбу за жизнь в этом жестоком мире.
Войдя в кабинет своего супруга, Оля в сотый раз окинула его своим взглядом. Она здесь была бесконечное множество раз по самым разным поводам и успела в совершенстве изучить окружающую обстановку. Перед роскошными окнами, в которые, по инициативе Терещенко, были вставлены пулестойкие стекла – защищать короля от любящего народа - помещался крепкий дубовый стол, за которым и работал украинский монарх. За его роскошным, мягким креслом стоял личный штандарт короля, сотканный самой Ольгой в первый месяц замужества, когда она еще пыталась поладить с мужем. Сам Василь перебирал какие-то бумаги, а у его большой настольной лампы (Его Величество, как он говорил, засиживался за делами до поздней ночи и по этой причине не посещал супружеское ложе) стояла раскрашенная парадная фотокарточка Вильгельма II, которому он пытался во всем подражать. На стенах были развешаны «парадные» портреты деятелей Украинского королевства: прямо напротив Василя повесили его собственный портрет в образе Наполеона I на белом коне. По бокам были «победоносный» Скоропадский и «хитроумный» Терещенко; отсутствие образа Ольги в этой галерее давным-давно перестало удивлять кого-то, кто хоть как-то знаком с «дворцовой кухней» Мариинки.
Впрочем, куда хуже интерьеров были люди, их населявшие. Сейчас Ольга робко подняла глаза на супруга, на того самого человека, что в первую неделю знакомства успел ее заинтриговать, и кого она теперь тихо проклинает в подушку долгими, одинокими ночами. Вглядываясь в глуповатые, хотя внешне и приятные, черты его лица, она снова и снова силилась понять: что же ей понравилось в нем тогда, уже такой далекой осенью 1919? Если бы она знала уже тогда, что скрывается за притягательной наружностью двадцатитрехлетнего, пылающего страстью (как позднее выяснилось, в момент встречи он был пьян) короля… Хотя, по правде, выбора у нее попросту не было: на этом браке настоял всесильный двоюродный дядя, Вильгельм II, без чьего пожелания в Европе ничто не могло свершиться. И все же «королева Русьськая» всегда считала себя обманутой в лучших стремлениях, ведь она пыталась, она сделала, по ее мнению, все, бывшее в ее силах, чтобы понравится мужу. Но она уже давно поняла горькую истину – Василю она неинтересна ни как личность, ни как жена, ни даже как мать будущих детей… Собравшись со всеми своими силами и припомнив напутственные слова Любы, Ольга приоткрыла свои губы и начала повела речь, тщательно продуманную с утра:
- Итак, Ваше величество. - не скрывая естественного волнения, заговорила на плохенькой «державной мове» своим тоненьким голоском Ольга; она знала, что ее мужу нравится такой тон с ее стороны, нравится ощущение её беспомощности и власти над ней. - Я пришла, чтобы получить ваше окончательное благословение на поездку, - голова Оли слегка наклонилась в знак почтения (этот жест также был заранее отрепетирован ею под чутким руководством Фомичевой), - и послушно ожидаю вашего решения.
Вместо ожидаемого Олей ответа, Василь фыркнул и, тяжело вздохнув, закрыл свое лицо руками. Он весь день готовился к этой беседе, он знал, что она её не избежать, но теперь, видя перед собой жену, он утратил былую решимость, которую в нем поддерживал Павел Петрович. Король Украины внезапно и отчетливо представил себе, сколь много значат сестры для стоящей перед ним женщины; ему даже стало стыдно за свое решение. Такие мысли посещали его и раньше, особенно после молебнов в Софии Киевской, когда он исподтишка, как вор, вглядывался в очертания ее несчастного лица. В эти мгновения Василя посещало раскаяние: ему становилось стыдно за свой образ жизни и за свое отношение к той, кого Господь и Вильгельм II, его наместник в Европе, определили ему в супруги. Но этого запала никогда не хватало надолго: у Василя I не было необходимой для совершения добрых дел силы духа. Его добрые помыслы никогда не заходили дальше благих пожеланий; к тому же, ближайшие советники убеждали, что подобные проявления «бабьей нежности» элементарно не уместны. Глава правительства и гетман всячески вносили разлад в семейную жизнь супругов, и получалось это у них воистину на славу. Вот и сейчас Василь, собравшись с мыслями, повел речь так:
- Да, я понимаю, Ваше сиятельство, зачем вы тут. – отвечал ей державный супруг, все еще борясь с самим собой. Впрочем, радовало то, что с годами он привыкает твердо и своевременно ставить эту гордячку на место; Павел Петрович прав, скоро он освоится со своей ролью главы семейства. Михаил Иванович, его бессменный премьер, видел ситуацию схожим образом: его русская супруга-бесприданница, говорил он, обязана вечно почитать мужа, во всем исполняя его волю, уже за то, что он взял её к себе и сделал королевой цивилизованной европейской страны, а не беглянкой из азиатской Московии. Сам Василь не всегда следовал их воле, но, выбирая между женой и ними, чаще поступал так, как советовали они, лишь изредка заступаясь за жену, чтобы показать свою власть.
- И…? – невозможно передать, сколько чувств было вложено в одно-единственное короткое слово. Здесь были и мука, и надежда, и презрение к тому человеку, с которым она сейчас имела дело – могущественному и властному над ней, но, в конечном итоге, совершенно ничтожному. Именно последнее Василь и уловил лучше всего – и именно это окончательно придало ему долгожданной уверенности в своих силах и решительность.
- Нет. Вы никуда не уедете отсюда, Ольга Николаевна. – елейным голосом, который, однако, нисколько не обманывал его жену, начал Василь. Знание о том, как на самом деле та относится к нему, помогла «светлейшему государю Русьському» достаточно завестись. – Вы никуда не уедете, и это мое решение - окончательно! – Для придания своим словам пущего веса, Василь яростно стукнул кулаком по столу.
Фидель Палфи быстро смекнул, куда ветер дует, и поспешил удалиться из кабинета своего короля - от огня надо быть подальше. Пораженная же словами «дорогого мужа» Ольга застыла, стараясь сдержать свои чувства; её помертвевший взгляд блуждал по комнате. Василь не унимался:
- Я прекрасно помню свои обещания, моя дорогая. Да, я обещал отпустить Вас на свадьбу Вашей сестры с адмиралом… как его там? – переспросил король, усмехнувшись.
- Л.. лорд Луис Маунтбеттен, он хороший человек... – ответила Оля, подавляя желание заплакать навзрыд. Она уже поняла, что хочет от неё муж; в Британию её не отпустят, допустил к себе он её лишь для того, чтобы самолично отказать, а теперь он будет глумиться над ней и не отпустит, пока не получит своего удовольствия. Но в глубине души она ещё надеялась, что сможет переубедить его, если разжалобит.
- Да, точно, Маунтбеттен. Так вот, моя дорогая – мы живем в мире, где ничто не стоит на месте – а значит и обязательства, данные сильными мира сего, порой утрачивают силу. – Василь глумливо улыбнулся. – Поверьте, я не получаю удовольствия, отказывая вам, но это решение в высшей степени необходимо – и вызвано государственными интересами. А долг перед родиной, сами понимаете, для всякого порядочного мужчины неизменно стоит на первом месте – даже когда речь идет о счастье его домашних.
- Что же случилось? – спросила Ольга, стараясь не замечать очевидно глумливых интонаций.
- Ваш, хм… Как бы это выразить.. будущий родственник, - Василь даже скривился, показывая, как ему противен Маунтбеттен, о котором он и слышал-то едва ли не впервые, - близок к барону Мосли и лорду Черчиллю. Надеюсь, вам не нужно объяснять, что это за люди, и какую угрозу они представляют для мира и благополучия Центральной Европы, охраняемого Германией?.. Если ваша сестра любит Маунтбеттена – я не имею ничего против чужого семейного счастья, но вам, королеве Украины-Руси, матери моих наследников и моей, надеюсь, верной – яда, вложенного в это слово, было достаточно, чтобы отравить Днепр, - союзнице абсолютно нечего делать в подобной кампании, не так ли? В конце концов, что о вас подумает наш общий благодетель, кайзер Вильгельм?..
- Но.. но… Дайте же мне сказать! – страдальчески воскликнула Ольга, разразившись слезами и бросаясь в ноги к своему супругу. – Какое мне дело до британской политики, о которой я и слышу-то впервые? Я хочу увидеть сестру! Её одну! Мою Машеньку! Один, единственный раз! Умоляю Вас, будьте благородны! – спустя миг она сама чуть не расхохоталась, осознав, к КОМУ она обращается с подобными словами. Впрочем, её замысел почти сработал – хотя Василю и доставляло удовольствие (причем чем дальше – тем больше) ставить жену на место, он терпеть не мог, когда женщины плакали. Тут было больше, конечно, от брезгливости, чем от мягкосердечия, но король даже поймал себя на том, что в какой-то момент был готов сдаться и уступить супруги. Крепясь духом, он старательно перебирал в памяти многочисленные доносы камеристок жены, заботливо пересылавшиеся в руки короля верным Скоропадским.
- Встаньте. – ледяным, не допускающим никаких возражений тоном, произнес Василь; поняв, что он серьезен, Оля встала, но по-прежнему не смела смотреть ему в глаза. Теперь она вытянулась по струнке перед супругом, будто нашкодившая гимназистка перед строгой воспитательницей. – Видит Господь, я не хотел этого, но вы элементарно не оставляете выбора своим отвратительным поведением выбора. Хотите знать, почему я вас никуда не отпущу от себя? Ни в Британию, ни «на воды», ни-ку-да?
Ответом ему был робкий кивок; испуганная женщина догадывалась, к чему он клонит, но надеялась, что ошибается. Увы, её худшие предположения подтвердились:
- Я никуда не отпущу вас уже потому, что вы, моя дорогая – враг Украины. Думаете, я слепой осел? – поинтересовался он. – Или у меня нет глаз и ушей здесь, прямо у меня под носом? Я знаю о ваших шашнях с русофилами, о вашем презрении к великому и вольному украинскому народу и его прекрасному языку, о ваших грязных шуточках о неких «извращенных пристрастиях» моего двора… Думаете, этого недостаточно? Думаете, после этого я могу считать вас политически благонадежной и куда-то отпускать. Потянув немного, он достал толстую папку:
- Вот, не изволите ли почитать? Всё ваше.
Ольга не стала. Она ещё раньше поняла, что Василь основывается не на каких-то слухах, что речь идет о людях из её окружения – без зазрения совести «информировавших» короля о её высказываниях. Ольга сгорала со стыда. Она прекрасно знала, что в ее окружении полно шпионов и доносчиков. Но лишь сейчас муж решился устроить ей разнос – и именно тогда, когда ей нужно было его одобрение! Теперь она отчетливо поняла: никакой поездки, о которой она грезила целый месяц, уже не будет. В воображении Ольги Николаевны появился светлый, прекрасно-девичий образ Машки: ее ужасно мучила страшная мысль об упущенных возможностях, о том, что она могла быть столь же счастлива, как её сестра, что было ей обещано – и с чем ее так жестоко провели.
- Зачем мне читать… это? – насильно выдавила из себя Ольга.
- Значит, не хотите? – нагло усмехнулся король. – Странно, странно… ваше же! Не вы ли назвали Михаила Ивановича после отказа покупать очередные девчачьи безделушки для вашего гардероба «скрягой», хотя вы не хуже моего знаете о наших финансовых трудностях? Не ваша ли, - он поморщился, - Любка Фомичева шестого числа намекала на то, что-де наш дорогой Павел Петрович – гомосексуалист, да ещё, страшно сказать, пассивный? Не вы ли нагло сплетничаете со своими фрейлинами о семейной жизни единственной дочери нашего дражайшего покровителя – и благодетеля вашей семейки! - кайзера?
Ольга разрыдалась.
- Ну вот, а со своими камеристками вы похрабрее будете, да? – съязвил Василь. – Ничего-ничего, можете поплакаться в подушку, или молить Бога о моей скорейшей погибели. Ничему этому не бывать – моя власть крепка, лучшие люди нашей великой страны – со мной, а столь ненавистный вам кайзер – сильнейший из правителей Европы.
- Могу я… уйти? – промолвила наконец его супруга.
- Да-да, конечно, разумеется. – гаденько улыбнулся её царственный собеседник. – Только мой вам совет, от всего сердца данный – подумайте над своим поведением, моя красавица. Ваши зубки очаровательны, но хрупки, и лишь моя милость избавляет вас от… назовем это так, некоторых неприятностей. Вспомните историю вашей убогой родины – я слышал, московские цари избавлялись от надоевших жен, ссылая их в монастырь?.. Гуляйте, веселитесь, но поменьше кусайте кормящую руку. Как говорится – Бог дал, Бог взял.
Ольга не удостоила супруга ответом, развернувшись и направившись в свои покои. Ей казалось, что она пережила худшее унижение в своей жизни; прошлые несчастья поблекли на его фоне. Известие о грядущем браке с монархом, и до вступления на трон пользовавшимся отвратительной репутацией, медицинский осмотр под похабные комментарии украинских врачей, нерадостная свадьба, даже ужасная «брачная ночь» - всё это казалось лишь прологом к сегодняшнему унижению со стороны собственного мужа.
Когда раньше Люба и Сережа Прядов внушали ей, что в Мариинке и у стен есть уши, что большинство её фрейлин выполняют обязанности доносчиков, что большинство придворных её ненавидят – Ольга полагала, что они просто привыкли, имея дело с «королем Василем» и его двором, всегда ожидать худшего. Но теперь стало ясно, что все их подозрения оправдались. Одно неверное движение – и её раздавят. Не стоит сомневаться, что ей легко найдут замену, благо главное она уже сделала – родила Василю сына.
Милая беседа
Ее покои располагались в отдалении, ей предстояло миновать несколько продолжительных коридоров: однако на дворе смеркалось, а дело было летом, когда многие придворные уезжают в свои поместья – словом, она рассчитывала никого не встретить на своем пути. Однако, к её удивлению, стоило ей покинуть супруга, как перед ней предстал «во всей красе» Павел Петрович Скоропадский, один из «героев» их сегодняшних пересудов и фактический правитель гордой и незалежной «Украины-Руси».
Это был самый ненавистный ей – и самый опасный человек в этом дворце. Василь всё свое время посвящал приятному времяпровождению с молодыми смазливыми офицерами или удовлетворению эстетических потребностей - он не представлял угрозы сам по себе. Михаил Терещенко разъезжал по стране, скупая повсюду земли и заводы, выстраивая свою империю, которую льстецы уже сравнивали с латифундией Вишневецких - пока Ольга не лезла в его финансовые махинации, она могла быть спокойна на его счет. Но именно в руках Павла была настоящая власть: армия, бюрократия и многочисленная армия шпиков, действующие против «красного», национального и русофильского подполья. Именно он отвечал за связи с Германией и заправлял в негласном триумвирате, правящем страной (или, скорее, грабящем её).
Именно этот человек сейчас подошел к королеве и отвесил глубокий поклон. Признаться, больше всего на свете Ольге сейчас хотелось убежать от него как можно дальше, но соображения приличия, привитые чуть ли не с молоком матери, взяли свое, и она ответила изящным реверансом. Тот же обратился к ней с особой интонацией, в которой спокойная констатация факта сочеталась с непонятным злорадством, содержащим в себе что-то пошло-фривольное:
- Доброго вечера, моя сиятельная королева. – в высшей степени учтиво поздоровался с ней «ясновельможный гетман»; разумеется, он подслушивал разговор, но и виду не подал. – Как прошла беседа с Его Величеством о вашей будущей поездке?
- Увы, ничего не выйдет. Соображения государства требуют, чтобы я оставалась в стране, хотя мой любимый муж об этом глубоко сожалеет. – Ольга тяжело вздохнула.
- Бросьте, Ваше Величество. – доверительным, тихим голосом произнес Скоропадский, легонько взяв королеву под руку, отчего та похолодела. – У нашего короля чрезвычайно много достоинств, но постоянство не входит в их число. Сегодня соображения государства требуют одного, а завтра могут потребовать и вовсе другого. Ещё не всё потеряно, и, вполне возможно, вы скоро будете уже на свадьбе любимой сестры.
Королева Украины опешила. Какую игру на этот раз затеял с ней этот человек?
- Поверьте, уж я об этом позабочусь. – продолжал Павел Петрович. – Вы зря считаете меня врагом, моя прекрасная госпожа. Или вы забыли, что я, в отличии от Михаила Ивановича, никогда не экономил на вас и вашем дворе? Разве ваша свита – хотя, замечу, там есть весьма подозрительные с точки зрения соображений государственной безопасности лица, вроде госпожи Фомичевой и господина Прядова – не освобождены от надзора тайной полиции? Поверьте, я и сегодня могу оказать вам небольшую услугу.
Продолжая рассуждать в том же духе, он повел королеву в направлении, обратном её покоям. Итак, подумала Ольга, ей предлагают сделку. Но какова цена?
Сам Скоропадский прекрасно знал ответ на этот вопрос. Ещё в 1919-ом году, что казался ему теперь таким далеким, он, заменяя Василя на его супружеском ложе, сгорал от похоти, предвкушая, как овладеет роскошной царской дочуркой. Увы, король и кайзер строго запретили ему пытаться овладеть Ольгой силой, даже тогда они согласились на столь грубое попрание святости брака лишь ради того, чтобы у Василя появился наследник… но, в конце концов, всегда можно представить дело так, что супруга украинского короля сама «легла» под гетмана – или вовсе сделать так, чтобы о их сегодняшней связи никто не узнал. Ольга уж точно проболтаться не решится.
Как-то раз, когда он обсуждал с Терещенко свои амурные намерения в отношении Ольги, тот предлагал банально «купить» её ласки – в ответ на что гетман лишь фыркнул, посмеявшись над примитивным матерьялизмом этого прислужника Золотого Тельца. О нет, он решил действовать тоньше, выждав – и преуспел, когда сложилась подходящая ситуация. Лишенная друзей Ольга, запертая в скучном, унылом и враждебном ей Украинском королевстве, так мечтала вырваться на свадьбу сестры, о чем Павел Петрович прекрасно знал… потому и осуществил своевременное информирование Василя о её политической неблагонадежности. Король, само собой, вспылил и всё отменил – и теперь Ольге придется приложить усилия, чтобы Скоропадский помог ему передумать.
Тогда, в свою брачную ночь, он взял её силой – теперь же она будет изо всех сил стараться ублажить его сама, стараться лучше, чем любая из дешевых шлюх или дорогих великосветских проституток, заполнивших Киев со времени воцарения династии Габсбург-Украинских. Отныне эта гордячка будет его послушной подстилкой, исполняющей в постели малейшую его прихоть. Павел Петрович не знал, почему он, немолодой уже человек, так хотел заполучить её и думал о ней чаще, чем о любой из своих любовниц – но твердо решил, что сегодня сорвет куш, о котором так давно.
Верное плечо
Торжественное обещание
| ||||||||||||||||||||||||||||||||
