Европейские революции 1846 - 1849, иначе "Лето народов" - общее наименование серий революций, вооруженных восстаний и декларирования новой государственности в середине XIX века. Вспыхнувшие сразу в большинстве государств Европы движения носили ярко выраженный антифеодальный, национально-освободительный, в ряде случаев антимонархический характер. Участники выступлений по всему континенту декларировали требования демократизации большинства сфер общественной жизни, а в зависимости от местных условий могли так же выдвигать лозунги национального объединения (Германия, Дунайские княжества, Италия, Скандинавия), достижения национальной независимости (Хорватия, Чехия, Литва). Иногда к "Лету" причисляют выступления против монархии в Бразилии, случившиеся после унизительного поражения в войне с Францией.
Катализатором "Лета народов" послужили выступления ирредентистов в Дунайских княжествах, которых поддерживала Россия Павла Пестеля. Их успех оказал самое существенное влияние на дальнейшие политические и революционные процессы в Европе. География протестов будет расширяться и постепенно охватит все государства Европы, существовавшие на 1840-х: каждая страна окажется так или иначе вовлечена в эти события, только Ирландии, с небольшими оговорками, удастся избежать подобной участи.
Видный российский мыслитель и политический деятель Александр Иванович Герцен полагал: "Побитая практически по всем точкам революция отошла на восток, в Россию, Румынию и обновленную Болгарию, дабы там набраться сил для решающей схватки". Большинство же современных историков считают, что Герцен оценивал "Лето" чрезмерно пессимистично: да, республиканские идеалы не смогли восторжествовать в Европе, но оно подтолкнуло правительства к демократическим реформам и завершило оформление Европы наций, тем самым открыв новую эпоху в истории главного континента.
Причины и предпосылки
К середине XIX века облик всей Европы стремительно менялся. Технологические, культурные и политические изменения воплощались в жизнь, изменяя человеческий быт до неузнаваемости. Рост прессы способствовал повышению самосознания людей и развитию новых идеологий - либерализма, национализма, даже ранних вариантов социализма. Подавление французами ряда свобод в Рейнланде привело к формированию развитого чувства германского национализма у местных, который только и ждал момента для своего проявления. Многие революционеры ориентировались на опыты своих предшественников - как и Первой французской республики, так и англичан, русских и испанцев.
"Лето народов" характеризовалось появлением нового полноценного игрока на политической арене - рабочих, которые раньше выступали единым фронтом с остальными горожанами в силу своей малочисленности. Однако развернувшаяся в Европе (особенно во Франции, Британии, России и Германии) индустриализация привела к резкому скачку численности пролетариата, чей уровень жизни, впрочем, упал. Сокращалось потребление любых продуктов питания за исключением минимально необходимых, заработные платы были строжайше фиксированными, а минимальные социальные гарантии (если они и были) не исполнялись предпринимателями. Ситуация усугубилась после картофельного кризиса в 1844-1845-х: гибель целого урожая привела к удорожанию основного продукта питания городских бедняков, сделав их озлобленными и готовыми к борьбе за свое существование.
Можно сказать, что к лету 1846-го в той или иной степени недовольными оказались все классы и сословия. Так, либерально настроенные дворяне выступали за дальнейшие ограничения власти монархов, рабочие собирались требовать уступок от буржуазии, крестьяне настаивали на отмене последних феодальных пережитков и распределении пахотной земли между ее пахарями. Здесь также можно отметить, что в ряде стран эти классы объединялись, желая достичь общей для них цели - национальной независимости от угнетающего ту или иную окраину политического центра.
Объединение Румынии
| ” | Я сделал прелюбопытное для историков последующих поколений наблюдение: самые крупные европейские вооруженные конфликты всегда случаются из-за Румынии. (Алексей Щедров)
|
“ |
Георгий III Бибеску - последний господарь Валахии.
Дунайские княжества - Валахия и Молдавия - со времен поражения Османской империи в войне 1818-го года оставались в подвешенном состоянии. Претензии России на их присоединение были отклонены Наполеоном, но он же не позволил Австрии включить их в свой состав. Ограничилось это тем, что Молдавия перешла в совладение Австрийской и Российской империй, а Валахия - в сферу влияния Вены. Уже в 1824-м, после развала Австрийской империи, Николай I смог установить свое владычество над обоими княжествами, но после победы Великой русской революции это влияние было утрачено - войска требовались новым правителям Новгорода поближе, чем ну Дунае. Таким образом, Валахия и Молдавия остались сами по себе - впервые за очень долгое время в своей истории.
Подобный шанс никто не захотел упустить, как то и случается обычно в государствах, чья независимость стала больше случайностью, чем целенаправленным достижением. Власть в двух мелких княжествах переходила от боярского рода к боярскому роду: господари регулярно сменяли друг друга, чиновничьи поборы становились попросту грабительскими, а тяга к объединению становилась все более и более отчетливой. Ситуация усугублялась тем, что ни один правитель в княжествах и не пытался даровать своим подданным конституцию, не желая поступаться ни каплей своей квазиабсолютистской власти. Помещики угнетали своих крестьян, выжимая из тех последние соки на барщине, но все равно разорялись, так как никак не могли пойти на действительно серьезное уменьшение своих расходов. Усилиями местной интеллигенции жители Дунайских княжеств и значительной части Трансильвании уже с 1830-х идентифицировали себя как "румыны", тем самым совершив еще один шаг перед созданием новой нации.
Жители Бухареста с национальным флагом Румынии.
Время действовать для революционеров настало летом 1846 - бесснежная зима и засушливая весна не предрекали ничего хорошего для земледельцев: бояре заставляли крестьян работать на своих владельцев, урожай практически пропал. В такой обстановке умеренно настроенная часть интеллигенции, отчаянно пытаясь предотвратить социальный взрыв, сочла возможным подать 6 июля официальное прошение к Георгию III, в котором предлагала провести первые свободные выборы в парламент и предоставить Валахии письменную конституцию, проект которой прилагался в прошении. Однако Бибеску, подпавший под влияние придворной клики, отказался от проведения таких реформ: соседство республиканской Венгрии его пугало и он желал предотвратить распространение мятежных мыслей самым очевидным путем - запретом и арестами. Массовые репрессии в Бухаресте подорвали окончательно авторитет властей: по всей Валахии начало подниматься крестьянство, которое в ряде мест устроило боярам настоящую кровавую баню. Господарь направил верные себе войска на подавление восстания: он обратился за военной поддержкой к Михаилу IV Болгарскому, но последний отказался поддерживать монарха в борьбе с его подданными.
Аналогичные события развивались и в Молдавии: после попытки либеральных интеллигентов продавить мирные реформы, крестьяне и немногочисленные радикалы брались за оружие и шли на баррикады. В целом, к середине месяца между повстанцами и сторонниками правительств установилось очень хрупкое, но равновесие. Обе стороны начали готовиться к ведению затяжной войны, в которой было куда больше шансов у господарей, которые сохраняли лояльность профессиональной армии, с которой крестьянскому ополчению воевать было крайне сложно.
Вмешательство России
Портрет Павла Ивановича Пестеля.
Но господари не учли важного фактора международной политики - Российскую Демократическую Республику, их северо-восточного соседа. Еще с начала лета там внимательно наблюдали за развитием событий на Дунае, ожидая удачного момента для вмешательства. Внешняя политика Павла Пестеля всегда спотыкалась об недостаток у России союзников по соседству - и Британия, и, тем более, Штаты были слишком далеко, и никак не могли оказать действенную поддержку. Остальные же соседи относились к Новгороду в лучшем случае дружелюбно-нейтрально (Венгрия), но гораздо чаще встречалась враждебность, перетекавшая в самую настоящую ненависть (Швеция, Польша, Османская империя, Персия), которая толкала их в союзы с Парижем. Многие члены правительства Павла Ивановича давно подталкивали его к окончательному решению Дунайского вопроса - и только позиция Французской империи, которая еще в 1832-м году высказалась достаточно сурово и четко насчет любых планов России на дальнейшую европейскую экспансию. Но теперь стало понятно, что авантюры Наполеона II по всему земному шару значительно потрепали его казну; что Германское королевство окончательно ушло из сферы влияния Парижа и, наконец, что сама по себе Польша не представляет значимой угрозы. Уже 3 июля, пока румынские интеллектуалы еще согласовывали будущую конституцию, на юг из Новгорода отправился гонец с приказом к Сергею Волконскому - мобилизовать силы и двинуться к Молдавии.
Войска Сергея Григорьевича выдвинулись с позиций 1 августа, закончив все необходимые приготовления. Они немедленно нашли поддержку со стороны революционеров и крестьян-ополченцев: жалкие отряды Молдавии едва ли могли им противопоставить что-либо серьезное. Уже на третий день вторжения конница русских вторглась в Кишинев, где была торжественна встречена горожанами. Не останавливаясь на какой-то отдых, Волконский направил армию в Валахию - услышав о русских эскадронах на границе и в лагере республиканцев, Георгий III предпочел поспешно отречься от престола в пользу главы временного правительства Николае Бэлческу. До самого конца месяца С.Г. Волконский со своими людьми оставался в провозглашенной Румынии, помогая ее первому президенту Бэлческу наводить "революционный порядок". Только 1 сентября русские покинули новую, единую страну - революция победила, а Россия получила (ненадолго) верного союзника по соседству. Также этот триумф оказался спусковым крючком для всех последующих событий в Европе...
"Либеральный рокош"
| ” | Вы хотите голосовать? Не вижу никакой проблемы - обогащайтесь! (Легендарный ответ Александра Потоцкого на прошение литовского купечества).
|
“ |
"Король-буржуа" Александр II.
В декабре 1832 Александр Валевский, внебрачный сын Наполеона от его любимой фаворитки Марии Валевской, с полной поддержкой своего сводного брата Наполеона II Бонапарта произвел переворот, который свергнул потерявшую популярность Польскую республику. За Валевским твердо закрепилась слава "короля-буржуа", отличающегося простотой обхождения и быта; о его "народности" слагались многочисленные городские легенды, а факты же говорили, что в истории Польши никогда не было еще настолько умеренного в своих потребностях двора. Так как все понимали, насколько слабыми являются претензии Александра на польский престол, легитимисты подошли к решению вопроса более оригинально: они делали упор на личные достоинства своего кандидата, на то, что он пришел на смену потерпевшей позорное поражение республике, которая доказала свою опасность для самой национальной независимости. Простонародье было склонно принять такое объяснение без особых вопросов, особенно учитывая, что поляки с ничуть не меньшим придыханием, чем французы, произносили имя Наполеона Великого и славили все, что он в своей жизни сделал.
Однако Александру II пришлось также искать пути для компромисса с польской аристократией, чьи гонор и непокорность вошли в анналы человеческой истории давно и надежно. Многим из них претила мысль кланяться перед незаконнорожденным, пускай и сыном Наполеона Освободителя; а поддержка высших слоев общества для монархии всегда критична. Поэтому своим премьер-министром Валевскому пришлось назначить Адама Ежи Чарторыйского - лидера националистической "Партии белого орла", который противостоял любым попыткам реформ, и сверху, и, тем более, снизу. Только в 1838-м, ощутив, наконец, долгожданную почву под ногами, король заменил его на умеренного либерала Александра Потоцкого, который, впрочем, тоже неспешно проводил реформаторский курс - во многом из-за убежденности главы государства в полезности и даже необходимости "сильной руки" правителя для данного этапа развития Королевства.
Александр Станислав Потоцкий, премьер-министр Польши (1836 - 1846)
Недовольство половинчатостью политики короля и его премьера особенно четко прослеживалось в Литве, которая с самого создания Польского королевства боролась за свои права и автономию. Литовские землевладельцы и купцы аппелировали к Речи Посполитой как уже существовавшей форме государственности; но их противники справедливо указывали на печальный итог ее существования. Пусть и потерявший пост главы правительства, Адам Чарторыйский сохранил свое влияние на политику, которое употребил на противостояние сепаратистским позывам национальных окраин. Сам монарх тоже полагал унитарное устройство лучшим вариантом для любой страны, рассматривая как эталон развития союзную Францию. Словом, неудивительно, что первые волнения начались именно в Литве 2 сентября. Сперва жители Вильнюса вели себя достаточно цивильно: выдвинув через местную печать требования о наделении их равными правами с Польшей, они решили просто ждать. На собрании местной интеллигенции и прочих уважаемых людей представлять интересы литовцев было доверено Антонию Гелгуду - сыну последнего маршалка Великого Княжества Литовского. Последний значительно смягчил тон обращения, которое под его чуткой редакцией превратилось в верноподданическую просьбу к милостивому королю-батюшке. Александр II отправил своего тезку и премьер-министра разобраться во всем.
По приезде в Вильнюс (8 сентября) Александр Станислав Потоцкий повел себя в городской ратуше насколько возможно неправильно. Вместо переговоров с готовыми на них литовцами он открыто провоцировал их лидеров на неосторожные высказывания, сам говорил с Гелгудом свысока и постоянно подчеркивал свое собственное знатное происхождение. В частности, его легендарный ответ на просьбу местных купцов вынесен в заглавие всего раздела. Своим отвратительным поведением Потоцкий, популярность которого в Литве и так была низкой, окончательно выбесил собравшихся. Первый акт насилия в ходе "либерального рокоша" случился именно над ним: по приказу Гелгуда охранники-горожане выкинули премьер-министра из окна. Тот пережил падение без особого физического ущерба, но поспешил убраться в Варшаву с донесением (значительно, кстати, приукрашенным) насчет литовского бунта.
Варшавское восстание осени 1846.
Польский монарх, ознакомившись с донесением Потоцкого, пришел в ярость и немедленно повелел военным подавить бунт. Однако к его огромному удивлению многие поляки встали на сторону мятежников из Литвы: полковник Юзеф Заливский отказался исполнять "антинародный приказ" и вывел свой полк на помощь к восставшим горожанам. Вместе они взяли Арсенал и раздобыли оружие: только чудом Валевский смог покинуть выходящую из-под его контроля столицу. Пока молодые военные в Варшаве пытались подражать опыту восточных соседей, ксендз Пётр Сцегенный вместе с западнорусским дворянином Михаилом Воловичем поднимали против правительства глухие деревни и села, пропагандируя идеи утопического социализма промеж темного крестьянства. Показательно, что они не стеснялись для агитации использовать заведомо подложные, составленные ими же документы "папского престола", в которых страшным образом поносились частная собственность и неравенство доходов. С ними попытались выйти на контакт как представители Варшавского комитета, так и лидер литовцев Антоний Гелгуд: однако обе попытки закончились провалом, так как радикалы не желали идти на соглашения с умеренными вождями протеста.
Противостояние перешло в новую стадию 23 сентября, когда Александр II снова показался публике - в Лодзи он предстал перед польским дворянством, прибывшим туда по его зову. Правитель Польши обратился по своей привычке к нации через газеты, в которых провозгласил свое намерение взять последовательный курс на реформы, если его враги добровольно сложат оружие и откажутся от вооруженных выступлений против правительства в дальнейшем. Со своей стороны монарх был готов гарантировать амнистию всем, кто откажется от борьбы до наступления следующего месяца; в противном случае он обещал проявить всю возможную жесткость для подавления мятежа. Хорошо знавшие своего короля и его привычку не бросаться громкими словами на ветер офицеры Варшавы серьезно призадумались: им так и не удалось занять более-менее приличную территорию, а их войска стремительно разлагались - в конце концов, Заливский был арестован собственными соратниками, которые пригласили Александра II в Варшаву 26-го числа.
Ян Скржинецкий, новый премьер-министр Польши.
Добравшись до своей столицы, которую его "доброжелатели" уже привели к покорности, Валевский немедленно приступил к решительным действиям. Зачинщик бунта в столице был казнен; другие же были понижены в званиях. Вместо покрывшего себя позором и нерешительного Александра Потоцкого премьер-министром король назначил Яна Скржинецкого - популярного генерала, отличавшегося бесконечной, собачьей преданностью к главе государства. Никогда не примыкавший ни к каким партиям, Скржинецкий объяснял свое поведение тем, что никогда не мыслил себя лояльным к кому-либо или чему-либо, кроме Польши и ее государя. Получение именно им портфеля главы правительства могло значить только одно - Александр II имеет совершенно серьезные намерения по отношению к оставшимся восставшим. Также новому премьеру пришлось разрешить дипломатический кризис - к границам подошли русские войска, недавно уже объединившие Румынию; литовцы пока не обратились к ним за помощью, но маневры Сергей Волконский проводил устрашающие. После относительно недавнего поражения в войне 1830-1832-х и, особенно, на фоне раздора внутри государства, поляки меньше всего желали получить интервенцию. Их снова спасло вмешательство Наполеона II, который 16 октября напомнил Павлу Пестелю об условиях Краковского мира, по которому Франция являлась гарантом независимости Королевства; неприкрытая угроза принудила русских воздержаться от прямого вмешательства, однако, добровольцы и вооружение стабильно поступали к мятежникам.
Королевская армия общей численностью под 50 000 человек со всем необходимым снаряжением выдвинулась к Вильнюсу, в котором виделся корень всего восстания. По пути специальные "железные эскадроны" боролись с довольно-таки крупными партизанскими отрядами ксензда Сцегенного, разгром которых случился 24-го числа под Новогрудом. Захват в плен второго вождя крестьянской войны, офицера Михаила Воловича, и его показательная казнь значительно ослабили мятеж социалистов; постепенно он будет затухать, а уже со второй половины 1847-го в селах окончательно воцариться порядок. Легкий разгром крестьянского отряда внушил в шляхту уверенность: Скржинецкий обещался "жилетами закидать"всех литовских мятежников. Если учитывать, что Россия после новых угроз со стороны Франции была вынуждена уменьшить объем оказываемой помощи, то премьер-министр был недалек от правды.
Конная атака поляков на позиции литовцев.
Решающее сражение состоялось 18 ноября у Тракая - городка, расположенного очень близко к Вильнюсу. Неопытные литовцы сразу же допустили множество ошибок, начиная от принятия ими решения драться с регулярной армией в поле и заканчивая диспозицией резервов, которые не могли успеть до всех флангов с равной скоростью. Профессиональные военные играючи сокрушили противостоящих им мятежников, а вот войти в столицу восстания сходу у них не получилось - наспех проведенная атака была отражена горожанами. В организации обороны здесь местным жителям помогал молодой Михаил Бакунин, отправившийся в свое знаменитое "революционное турне", откуда он вернется очень сильно изменившимся. Но пока русский офицер смог защитить Вильнюс - полякам пришлось брать его в осаду. Она продолжалась до 4 января 1847, когда истощенные горожане согласились на условия сдачи, предварительно немало потрепав роялистов.
Организованное сопротивление королевскому режиму действительно прекратилось, однако, спокойствия в Королевстве не будет еще долго: вплоть до самого лета будут продолжаться столкновения между войсками Скржинецкого и мятежными крестьянами. Александру II стала ясна необходимость проведения действительных политических реформ. Поэтому уже 4 июня 1847-го премьер-министром становится Иоахим Лелевель - убежденный либерал и демократ, начавший комплекс изменений во всех сферах жизни общества. Но ни о какой автономии Литвы все равно не могло идти и речи - теперь этот вопрос стал глубоко личным для польского монарха, причем он получал поддержку от представителей всех крупнейших польских политических партий. В целом, хоть революция в Польше и проиграла, она заставила государственную власть пойти на целый ряд значимых уступок - демократизовать парламент, отказаться от поддержки помещиков за казенный счет, распределить значительную часть земли между крестьянами и так далее и тому подобное.
Немецкий вопрос
| ” | Я не желаю принимать корону из вонючей сточной канавы и единовластие - от грязных оборванцев. (Иероним I)
|
“ |
Иероним I Бонапарт, парадный портрет.
Некоторое подобие единства в Германии появилось к середине 1820-х годов, когда по инициативе короля Вестфалии Иеронима I и с разрешения французского Регентского совета в Кельне было заключено соглашение о создании "Германского Союза" на основе уже существовавшего "Рейнского". Сломить сопротивление Вены и Берлина, двух последних квазисамостоятельных игроков в Германии, помогли угрозы со стороны Франции и взятки, которые французы и вестфальцы щедро раздавали. Причем к счастью Берлина и Вены влияние Касселя и Иеронима I в их внутренних делах сводилось к скорее церемониальному. Брат Наполеона I на закате жизни августейшего родственника de facto возродил Священную Германскую империю немецкой нации - из территории которой, впрочем, выпали Богемия и тот берег Рейна, что был прямо оккупирован французами. Первоначально его "интеграционные" проекты если и не пользовались широкой популярностью, то вызывали к себе определенный интерес у интеллигенции и патриотически настроенной части народа. На какой-то момент им казалось, что Вестфалия, воспользовавшись слабостью "старшей" Империи, поведет Германию в самостоятельное плавание и встанет на защиту национальных интересов.
Однако к 1840-м прошла первая эйфория у немецкого простонародья и интеллектуалов: многим теперь казалось, что дело объединения Германии в единое государство только-только началось и что в нем нельзя полагаться на Бонапартов из Касселя. Действительно, страна все еще была разделена множеством феодальных и полуфеодальных условностей и обычаев: каждый субъект Германии сохранял своего монарха, свое правительство и свою символику (опционально - парламент), на границах существовали таможни, препятствовавшие развитию внутренней торговли; наконец, всегерманского парламента попросту не существовало, поскольку, по словам Иеронима I, подобное учреждение нарушило бы древние привилегии немецких феодалов. Внутри своих государств и владений каждый монарх может даровать своим - и только своим - подданным право голосовать и избирать, а может и обойтись без новомодных буржуазных установлений. Создание же общенационального законодательного органа будет актом неприкрытой тирании по отношении к тем государям, что не установили у себя парламента. Поддержание же сложившегося в Германии статус-кво и сохранение традиционных немецких вольностей в целости и сохранности Иероним I торжественно провозгласил краеугольным камнем своей политики. Провозгласил и продолжил заниматься своим по-настоящему любимым делом: посещением театров, организацией банкетов и балов. Подобный человек мог быть храбрым на поле боя, но точно не собирался заниматься исполинскими проектами государственного масштаба; в конце концов, он был одним из главных бенефициаров сложившегося положения.
На самом деле у подобной раздробленности Германии была еще одна, более глубокая и мрачная причина. Аморфность Германского союза и слабость центральной власти в нем помогали французам. Говоря еще точнее, они помогали французской буржуазии наполнять немецкий рынок собственной продукцией, а французское правительство им в этом деле всячески помогало. У некоторых сановников при этом был личный интерес (так, Ш. Талейран не особо скрывал, что получает подобающие своему статусу и вкладу деньги от ведущих предпринимателей), но в общем-то курс на подавление германской промышленности вполне отвечал французским государственным интересам. Умело используя сохранившиеся феодальные пережитки французы быстро обогащались в Германии на спекуляциях, манипуляциях с законодательствами и обычаями. Подобная нечестная конкуренция приносила огромные прибыли французской буржуазии и помогала той обогатиться - и приводила к росту бедности, нищеты и безработицы в Германии. А следом за ними к немцам приходил националистический настрой: люди хорошо понимали, кто виновен в их несчастьях и что это именно французы.
Подавление восстания ткачей в Дрездене.
"Лето народов" пришло в Германский Союз уже в 28 ноября 1846, когда в Саксонии началась масштабная стачка рабочих, которую поддержали низовые слои буржуазии. Поводом для возмущений был неконтролируемый рост цен на продукты и товары домашнего обихода, которыми охотно спекулировали приезжие французы. Возглавил ее Стефан Борн - рабочий-наборщик и социалист, знаменитый своими навыками к агитации и пропаганде. Фридрих Август II, правитель Саксонии и либеральный консерватор по взглядам, наотрез отказался исполнять требования мятежников о созыве парламента и снятии таможен на границах своего государства. Вместе с семьей, он удалился в замок Кёнигштайн, отказавшись от ведения любых переговоров. Однако его собственная, саксонская армия, малочисленная и не получавшая достаточного финансирования, оказалась в состоянии брожения и мучительных сомнений о своей будущности. Тогда Иероним I по совету своего канцлера ввел собственные войска на территорию Саксонии: кровавые бои продолжались три недели, пока, наконец, 17-го декабря Фридрих не вернулся в Дрезден, сходу провозгласив принцип нетерпимости по отношению к проигравшим революционерам. Но из-за слабости самой саксонской армии, Борну и прочим деятелям революции удалось покинуть горящий город. Возможность подавить революцию в зародыше, как считали консерваторы, была тем самым окончательно упущена; подобное поведение подданных дало Фридриху Августу возможность отменить большинство дарованных им прежде конституционных свобод и начать ожесточенную борьбу с подозреваемыми в мятеже.
Кризис в Саксонии немедленно нашел отражение по всей стране: вся Германия живо обсуждала события, происходящие в Дрездене и его окрестностях. Консервативно настроенные люди и примкнувшие к ним убежденные регионалисты отстаивали право Фридриха Августа II на подавление бунта любыми средствами, которые тот сочтет необходимыми; либералы и радикалы[1] выступали против подобного террора каждый по-своему. Умеренные собирались подавать петиции и прошения к остальным монархам со смиренными просьбами успокоить Фридриха Августа II, а радикалы готовились поддержать восставших саксонцев прямыми действиями. Обстановка в Германии постепенно накалялась, в крупных городах примерно с начала декабря происходили выступления в поддержку рабочих Дрездена. Радикальные газеты с удовольствием распространяли все шедшие из Саксонии новости: так, 26 декабря они растиражировали неосторожную фразу Иоганна Фалькенштейна, министра внутренних дел Саксонии, что его сюзерен, дескать, излишне милосерден к бывшим мятежникам и настоящим предателям. Даже добровольная отставка Фалькенштейна, не желавшего еще больше подставлять монарха, с его поста не удовлетворила радикалов.
Уличные бои в Карлсуэ.
Уже 29 декабря настоящее восстание разгорелось по всей Саксонии: ее король был вынужден со своим двором и остававшимися при нем приближенными сбежать в Бранденбург. Власть в Лейпциге, который теперь стал основным центром мятежа, перешла ко Временному правительству из либералов-республиканцев, которых на улицах поддерживали Борн и его рабочие в рамках антимонархического компромисса. Крестьянство Саксонии пока что сохраняло относительный нейтралитет, но Фридриху Веттину уже была очевидна необходимость повторного обращения за помощью к его "царственному брату" в Вестфалии. Кроме него, схожие проблемы появились у Людвига I, правителя Баварии - его транжирство вкупе с реакционной политикой вывели из себя местных протестантов и горожан, а интриги с Лолой Монтес бесили дворянство и католических священников. Одним словом, 12-го января, после непродолжительной борьбы, Людвиг, отрекшись от короны в пользу сына Оттона, сбежал на север - просить о помощи Иеронима. Видя успехи дела революции в Саксонии и Баварии, горожане и рабочие начинают подниматься по всей стране, озвучивая примерно одинаковые пожелания. Люди требовали, во-первых, хлеба и еще раз хлеба; работы и возможности честно заработать на свой хлеб. Затем раздавались требования закрыть границы с Францией, избавиться от Бонапартов в Касселе, восстановить прежние границы в Рейнской области - словом, говорить по-французски в Германии в те дни было опасно для здоровья и жизни.
С каждым днем география протестов ширилась, а их требования становились все более и более громкими и радикальными. Но уже с января 1847 можно легко проследить раскол в протестном движении: его умеренное крыло выступало за унификацию Германии под скипетром Иеронима I Бонапарта: эти люди были убеждены, что старого короля попросту обманули его придворные, вступившие во взаимовыгодную сделку с местными феодалами. Либералы были убеждены, что они смогут так или иначе убедить короля Вестфалии стать на сторону немецкого народа: осталось только озвучить свой призыв к нему и убедиться, что он достиг его ушей в правильном, не исправленном варианте. Республиканцы-националисты выступали в принципе против любой монархии и призывали ориентироваться на русский опыт: они уделяли большое внимание национальности самого сюзерена, вопрошая, искренне ли либералы верят, что француз, и к тому же Бонапарт, может быть патриотом Германии. Однако конституционалисты решились таки попытать свое счастье: пытаясь оседлать революцию ради защиты монархов и буржуазии или всего немецкого народа - в зависимости от адресата вопроса.
Генрих фон Гагерн во времена "Лета народов".
Критический момент в истории Первой Германской революции настал 2 февраля: к Иерониму I явился Генрих фон Гагерн. Этот относительно молодой мужчина успел прославиться по всей Германии своими проектами и теориями касавшимися ее возможного объединения под скипетром одного и могущественного монарха. Гагерн с трудом добился аудиенции у Иеронима и сразу перешел к делу, изложив вкратце точку зрения своих сопартийцев: немцы поднялись против устаревших феодальных порядков и местечковой тирании, гнев у них вызывают французы и Бонапарты из Парижа, но никак не государи из Касселя. У Иеронима I, по словам Гагерна, есть уникальный шанс стать творящим живую историю человеком: достаточно слова и вестфальские полки обернутся против Веттинов, Виттельсбахов, Гогенцоллернов и прочих "пережитков прошлого" - "паразитов", которые и так держатся лишь на силе штыков и сабель. Обрадованный народ позабудет о французском происхождении Иеронима и тот сможет создать себе и потомкам поистине великолепный трон и придать короне небывалый до того блеск. И осталось только отдать "долгожданный" приказ...
Потрясенный до глубины души услышанным и предложенным Иероним покинул Генриха фон Гагерна и не удостоил того конкретным ответом. После бессонной ночи тяжелых размышлений королей Вестфалии сделал свой выбор и велел гвардейцам арестовать незадачливого посла. На подобную авантюру мог бы согласиться человек более решительный или более расчетливый; отличавшийся в боевых условиях мужеством Иероним I его полностью терял на политической арене. Предложенный ему Гагерном акт не просто сжег бы все мосты к отступлению - а Иероним всегда предпочитал оставлять их в целости и сохранности - но и наверняка рассорил бы Иеронима I с его августейшим племянником Наполеоном II. С "Орленком", всегда готовым броситься в очередную кампанию ради славы и добычи; а любой Бонапарт учится в этом мире превыше всего ценить семью и повиноваться той ее ветви, что заняла трон в Париже. Словом, правитель Вестфалии предпочел следовать своим традиционным курсом к вящей радости всех венценосных изгнанников и консервативных кругов.
Немецкие крестьяне сжигают помещичью усадьбу, Южная Германия, зима 1847.
Отчаянная попытка либеральных политиков возглавить революцию, придать ей легитимности и некоторой "упорядоченности" полностью провалилась, отдав все преимущества радикальным революционерам, которых приказ Иеронима I только еще больше вывел из себя. Первое крупное сражение между регулярными войсками и мятежными гвардейцами состоялось 9 февраля у стен Эрфурта, который сохранил верность своим правителям. Обладавшие всеми преимуществами профессионального войска, роялисты легко разбросали по округе вооруженную толпу вчерашних крестьян и рабочих, чьего пыла хватало только на грабежи помещичьих усадеб и убийство членов их семей. Вскоре бранденбургские юнкера своими силами разогнали ландтаг, революционные настроения в котором провоцировали на выступление оставшихся жителей провинции. Примечательно, что только прусские Гогенцоллерны и австрийские Габсбурги в подавлении волнений обошлись без прямой Вестфальской помощи, и даже больше того, сами спешили оказать поддержку ближайшим соседям. Они видели в этом возможность вернуться из забвения и спячки, снова стать полноценными игроками как минимум в пределах самой Германии.
С февраля по апрель Германский союз существовал в близкой к анархии ситуации: на его территории велись полноценные боевые действия, осложненные крайней непопулярностью всех консервативных политиков и государственных деятелей. Вспоминая былое, сам Иероним I пытался командовать армиями на поле боя, что получалось, впрочем, довольно-таки убого: он не смог взять штурмом осажденный Лейпциг, после чего отбыл, свалив всю "грязную работу" на кадровых офицеров. Пока военные сражались с такими же немцами, в тылах устанавливалось прямое управление назначаемых королями и герцогами чиновников: местные парламенты разгонялись, а монархи не спешили вернуться в горящие регионы из роскошного и более-менее спокойного Касселя. Правитель Вестфалии даже пытался договориться со своим царственным племянником о прямой интервенции, но последний был вынужден разбираться с волнениями в самом Париже, поэтому никак не мог оказать Иерониму поддержки. Некоторые историки даже склонны называть это время первой гражданской войной в Германии: настолько серьезен был накал страстей и так много жертв осталось.
Лейпцигские повстанцы на баррикадах.
Ключевой, поворотный момент случился 19 апреля - Лейпциг пал под натиском регулярной армии Вестфалии, которой оказали посильную поддержку отряды юнкеров. На его руинах обнаружились изуродованные, бездыханные тела Стефана Борна и прочих деятелей Временного правительства Саксонии, которое рассматривалось многими революционерами как будущее пангерманское правительство. Падение "красной" Саксонии нанесло смертельный удар всему революционному движению в Германии, так как оно лишилось большей части своих предводителей и потеряло контроль за значимой частью страны. Примерно к этому же времени Йозеф Мария фон Радовиц, австрийский генерал, закончил подавление мятежа в Богемии: за блестяще проведенную операцию он удостоился множества наград от германских дворов. Этот же самый полководец, бывший достаточно влиятельным членом партии доктринеров[2], предложил своему королю план атаки на политическом фронте - согласно его предложению, Габсбурги показательно амнистировали немногих выживших революционеров второго порядка, пообещали созвать парламент в своих владениях и пересмотреть таможенные тарифы. Подобные обещания, по примеру Вены, сделали большинство немецких дворов: им удалось привлечь на свою сторону де-факто разгромленных арестом Гагерна умеренных и революционное насилие пошло на спад.
Революция пошла на спад; вооруженное противостояние закончилось ближе к середине мая, когда на границе с Польшей был разбит отряд Михаила Бакунина: сам анархист вместе с небольшой группой людей едва-едва успел оторваться от преследователей. Германский Союз было потрясен до своего основания: многие "штаты" были разорены, авторитет монархии Бонапартов покачнулся, а неэффективность армии была доказана ее крупными потерями в сражениях с более-менее организованными отрядами сопротивления.
Итоги "Лета народов" показали остальным монархиям Союза, что Вестфалия и ее короли будут покорно следовать в фарватере французской политики вне зависимости от любых обстоятельств. Да, многие короли и герцоги оказались обязаны Вестфалии сохранением своих скипетров и корон - но подобная зависимость от Касселя никого не могла обрадовать. Послушность Бонапартов Парижу угрожала уже не только немецкой буржуазии, пытавшейся закрепиться и освоиться в новом мире под тяжелым прессом из-за Рейна, но и остальным дворам королей и курфюрстов. Привыкшие повелевать и приказывать монархи рисковали стать марионетками Касселя - и, разумеется, Парижа - и никогда не вернуть себе полагавшегося им статуса. Владыки Австрии, Пруссии, Саксонии, Вюртемберга и Баварии, короли в своем собственном праве, не могли такого допустить. И хотя последовавшие за "Летом" двадцать лет будут относительно стабильны и спокойны, именно тогда были заложены первые семена оппозиционного к Вестфалии и ее покровителям "Союза пяти королей", которому оказалось суждено определить дальнейшую Германскую историю.
Революция вольности
Наполеон II в 1840-х.
К моменту начала событий "Лета народов" Французской империей уже 18 лет управлял Наполеон II, сын Наполеона I и Марии-Луизы Австрийской. Болезненный мальчик, совершенно внезапно для всех врачей и окружающих переборол свои недуги: на помощь иммунитету пришла действительно чудотворная сила воли. Справившись с болезнями, Наполеон II правил мудро, но авантюрно: Франция при нем постоянно лезла в различные конфликты по всей Земле, от Европы и до Аргентины, от Мексики и до самого Китая. Эти мероприятия всегда заканчивались воинским успехом, приносили славу французскому оружию и авторитет - министерству иностранных дел, но они же поглощали немалые суммы государственного бюджета. Проведя в первые годы своего царствия целый ряд значительных либеральных реформ, Наполеон II предпочел успокоиться на этом: непосредственное управление перетекло в руки консервативному премьер-министру Франсуа Гизо: последний принял первые в истории Империи социальные законы, но не следил достаточно внимательно за их надлежащим исполнением. Монарх же с 1842-го года все большее внимание уделял семье и горячо любимой супруге, Луизе Марии Орлеанской, уже родившей ему троих наследников мужского пола.
Французская Империя двигалась в самом авангарде индустриального переворота как такового - здесь быстрее всего внедрялись самые передовые технические новинки, возводились настоящие фабричные комплексы и прокладывались сотни километров железных дорог. Постоянно растущий объем работ требовал увеличения рабочих рук, и пролетариат рос во Франции как нигде в остальном цивилизованном мире. Показательно, что уровень жизни французских рабочих был потрясающе низок, даже в сравнении с их коллегами из соседних стран: семьи рабочих жили в пугающей нищете, а заработная плата позволяла лишь поддерживать их существование. Ситуация едва ли улучшилась после принятия кабинетом Жака Лаффита (1843) "социального пакета", который не исполнялся толком на практике. Выдвижение же Франсуа Гизо под аплодисменты большинства депутатов "закона о бедности", который стигматизировал бедных, лишал тех на право получение помощи из другого источника и обрекал на нищенское существование в пределах работных домов, раскалил обстановку до предела.
Кризис 1847-го года нанес значительный урон всем слоям населения - от беднейших крестьян и до богатейших помещиков и финансистов. Неурожаи же тяжело ударили по рабочим: мало того, что свыше 800 000 из них оказались на улице, так и весь урожай картофеля по Европе погиб, оставиви бедняков без главного продукта. Цены на продовольствие немедленно выросли вдвое (на отдельные типы товаров - втрое и выше), нередко доходило до погромов продовольственных лавок. Но поводом для начала революционных выступлений стали волнения в работных домах Орлеана, где 23 ноября жильцов попытались накормить червивым и гнилым мясом: разгневанные бедняки сожгли свои тюрьмы и покинули город. Их мятеж стал своеобразным примером для подражания: до середины декабря по всей Франции произошли столкновения в "Бастилиях", которые, впрочем, чаще всего заканчивались победой правительственных сил.
Буржуазия была очень сильно недовольна суровым имущественным цензом - менее 5% от мужского населения Франции обладало активным избирательным правом. Крепкий консерватор, Франсуа Гизо не стеснялся издеваться над своими оппонентами из числа "конституционалистов"[3]: ему принадлежит, в частности, такое провокационное высказывание: "власть бедняков - это власть продажной девки".Его упрямство вкупе с неуживчивым характером подточили его позиции даже в среде его же "маистов"[4]: словом, оппозиция в парламенте воспользовалась случаями в Орлеане и других городах, потребовав 13 декабря от Гизо покинуть занимаемый им пост. Вполне ожидаемо, консервативное большинство пришло на помощь своему предводителю, что только лишь озлобило либералов - вожди последних вышли на парижские улицы, собирая вокруг себя большие митинги и демонстрации. Парижане настоятельно требовали смещения ненавистного им главы правительства, отмены самых непопулярных законов и, главное, уничтожения любого имущественного ценза на выборах.
Андре Дюпен, преемник Франсуа Гизо на посту премьер-министра (1846 - 1847)
С некоторым запозданием, Наполеон II прислушался к точке зрения своего народа. Франсуа Гизо был 24-го декабря смещен: на его пост глава государства назначил "бесцветнего" Андре Дюпена, что шокировало большинство депутатов нижней палаты парламента - менее всего они ожидали от своего монарха такой кандидатуры. Но вопреки радужным ожиданиям консервативного большинства, парижские улицы встречали эту новость без особого оптимизма: толпа выкрикивала близкие к откровенно крамольным лозунги, а кое-где даже распевали "Марсельезу". Получивший такую высокую должность совершенно неожиданно для себя, без всякой должной подготовки, Дюпен попытался проводить в жизнь политику осторожных компромиссов и умеренных соглашений, яростно отказываясь принять точку зрения тех или иных "радикалов". В январе 1847-го был снижен имущественный ценз (всего на 20 франков, что дало право голоса только еще 2% населения), внесены поправки в "закон о бедности" (в большинстве своем косметические), а вот новые выборы в Законодательный корпус постоянно откладывались под благовидными предлогами. Словом, политика Дюпена не устраивала решительно никого - "слишком правый для левых и слишком левый для правых", как о нем точно выскажется впоследствии Адольф Тьер.
Одним из достоинств Андре Дюпена, которое никто не отрицал, была его бесконечная честность. Она заставила либерала 2 февраля просить Императора об отставке - премьер признался своему монарху, что не знает, как разобраться с политическим кризисом в стране. Наполеон II удовлетворил просьбу старого юриста; после этого он заперся вместе с женой в своем рабочем кабинете, пытаясь найти подходящую кандидатуру для успокоения бунтующего народа. Подковерные игры в верхах Франции сопровождались погромами и побоищами, которые устраивали низы и армия: 29 января - 4 февраля бои были особенно кровавыми, унесли жизни свыше 400 человек. Лидер французских республиканцев Александр Ледрю-Роллен, близкий по ряду пунктов к социалистам, прямо агитировал в "La Réforme" за развитие народного волнения в полноценную революцию, к которой он видел множество предпосылок.
Одилон Барро, премьер-министр Франции (1847 - 1851)
Но первой свой удар нанесла законная власть в лице Наполеона II. Глава государства поручил 5 февраля сформировать новый кабинет Одилону Барро - предводителю той части конституционалистов, что, во многом запустив антиправительственную кампанию, теперь отчаянно пыталась ее остановить теми или иными средствами. Барро надеялся возвыситься в ходе квазиреволюционных событий, но не ожидал, насколько это окажется просто: впрочем, он удивил монарха своей нерешительностью. Кандидат на пост премьер-министра позволил себе выразить робкое сомнение, что он сможет провести спасительные для Империи реформы, учитывая оппозицию им в парламенте. Тогда сын Наполеона I показал свою жесткую натуру, всплывавшую на поверхность только в исключительных обстоятельствах: он торжественно пообещал, что Одилон будет иметь любую поддержку с его сторону. На таких условиях, которые давали ему практически абсолютную власть, глава либеральной партии согласился возглавить правительство в скатывающейся к хаосу Франции.
Первым делом Император французов решил покончить с консервативной оппозицией, могущей и в самом деле "зарубить на корню" все благие начинания нового премьер-министра. Своим указом от 7-го числа он распустил обе палаты парламента "до проведения новых выборов на новой законодательной базе": вопреки ожиданиям, "маисты" и республиканцы не особо сопротивлялись этой мере, так как она шла им только на руку. Затем 12-го февраля Одилон Барро объявил в газетах о подписании Императором предложенного им законопроекта об отмене имущественного ценза - это объявление, которое полностью соответствовало истине, вызвало радостный трепет у буржуазии, которая наконец-то добилась своих главных целей. Тогда же, после продолжительных размышлений и консультаций со своим главным советником - любимой супругой - Наполеон II разрешает рабочим создавать профессиональные союзы для отстаивания их прав.
Бои на улицах Парижа в марте 1847.
Результаты голосования несказанно обрадовали как главу государства, так и его премьер-министра: консервативно настроенная провинция отказалась следовать за мятежной столицей и посылала по большинству верных престолу депутатов. Республиканцы, социалисты оказались в меньшинстве: лояльные Одилону Барре "маисты" получили уверенное большинство мест в нижней палате парламента, а Наполеон II, пользуясь своим правом, назначил в Сенат надежных людей, которые не были настроены саботировать принимаемые правительством шаги. Однако реформы Барро не были панацеей: так, уже 24 февраля 30-ти тысячная демонстрация рабочих двинулась на Ратушу, подстрекаемая к решительным действиям Александром Ледрю-Ролленом. Но прибывшая на место раньше их Национальная гвардия открыла огонь: тем самым стал очевиден раскол революции, от которой отошли добившиеся своих задач благополучные горожане. Следующие три дня также были полны кровавого безумия и огня: в ряде предместий Парижа сооружались баррикады, кое-где на полдня мятежникам удавалось перехватить власть. Только решительные и суровые действия министра внутренних дел Луи Эжена Кавеньяка позволили предотвратить перерастание локальных столкновений в полноценную революцию. Свою роль также сыграла гибель Ледрю-Роллена 3 марта при аресте: оставшиеся без лидера республиканцы рассорились и потеряли инициативу.
События конца февраля - начала марта 1847 стали последним действительно крупным народным восстанием. Постепенно начался экономический рост; самые крупные и яркие вожди революции погибли, а либералы окончательно перешли на сторону правительства. Реформы Одилона Барре продолжали получать поддержку со стороны Императора французов, которому пришлось надолго вернуться к делам управления страной: теперь он осознал, что монарх его времени и его уровня не может позволить себе роскошь закрываться в семье от большого мира. Получившие право голосовать крестьяне поддерживали консервативных депутатов: большинство требований рабочих было удовлетворено, но, конечно же, главными выгодополучателями были буржуа. Такой историк, как Франсуа Олланд много позже будет оценивать эти события как "революцию вольности, в ходе которой французы смогли вытребовать себе несколько плодов с дерева Свободы". Также стоит заметить, что социалисты и республиканцы уже надолго притихли: они проявятся вновь, уже в несколько ином качестве, только при правлении Наполеона III.
Скандинавская зима
После поражения России в войне 1812 года, Наполеон I заполучил железные доказательства сотрудничества своего вчерашнего маршала Бернадота с английскими властями. Разгневанный владыка Европы заставил престарелого короля Швеции назначить нового наследника: им стал герцог Фридрих Вильгельм Глюксбургский. После его короткого правления, в 1831-м году на шведский трон взошел старший сын, Кристиан III.
Бойня в Лондоне
Другие страны
Примечания
| |||||||||||||||||||||||||||||
