Французское Государство (МиОВ)

Французское Государство

Год основания:	1930
Официальный язык:	Французский
Гимн:	Походная песня
Столица:	Париж
Форма правления:	Президентская республика (де-юре) Тоталитарная диктатура (де-факто)
Глава государства:	Президент
Глава правительства:	Премьер-министр
Правящая партия:	Народно-государственная партия Франции
Государственная религия:	Католицизм
Территория:	{{{Территория}}} км²
Население	{{{Население}}} чел.
Валюта:	Франк

Французское Государство (фр. L'État français), иначе Западная империя французской нации  - режим, существовавший во Франции с января 1930 по март 1944. Возник на основе "Второй Республики" в результате переворота , организованного правыми силами. 

Государственное устройство

Согласно принятой в 1931-м году на IV съезде Народно-государственной партии Франции Конституции, Французское Государство было объявлено унитарной католической президентской республикой французской нации, призванной обеспечить последней достойное существование. В 1939 году в первый закон была внесена поправка, по которой вводилось второе наименование - Западная Империя французской нации, которое стало применяться в большинстве исторических документов.

Верховной властью в государстве обладал президент, избиравшийся на 7 лет на съезде НГПФ, куда прибывали делегаты от каждого партийного отделения. Также право голоса имели представители церковных конгрегаций, подконтрольных профессиональных союзы и высшего офицерства. Президент был фигурой неподсудной; сместить его мог только очередной съезд правящей партии. Он обладал практически неограниченными полномочиями: был главнокомандующим войсками страны, мог принимать участие в заседаниях верховного суда, мог принимать законы и вводить их в действие без одобрения Сената и так далее. За всю историю ФГ имела только одного президента - Филиппа Анри Петена, который, несмотря на гигантские полномочия, де-факто оставался марионеточной фигурой ближайшего окружения.

Законодательным органом служил однопалатный Сенат, в котором заседали исключительно члены Народно-государственной партии. Парламент послушно голосовал за все требуемые исполнительной властью законы и служил необходимой "ширмой" режима; и без того незначительные права Сената значительно урезались поправками-1939, когда у него убрали право самостоятельно назначать государственные пенсии и обязали согласовывать со специальным комитетом выдачи знаков почета.

Судебную власть представлял "Верховный суд французского народа", в котором одновременно заседало одиннадцать человек. Формально контролируя деятельность других ветвей власти, это собрание также было послушной марионеткой кабинета министров, превосходно исполняя отведенную для них роль легитимизатора проводимых режимом репрессий. 

Огромной в жизни страны была роль Народно-государственной партии Франции. Она держала парламент, служила кузницей кадров для чиновничества и армии, контролировала культуру и помогала поддерживать умы французов в нужном настроении. Партийные функционеры, хоть и оставались на задних ролях, но обеспечивали повседневную жизнь режима и именно с ними чаще всего контактировал рядовой гражданин.

Отдельным столпом власти старалась стать католическая церковь, представленная в руководстве Франции Львом Победоносцевым. Однако, несмотря на ряд отдельных успехов, представителям клира не удалось исполнить большинства задуманных преобразований и РКЦ осталась на положении служанки при относительно светской власти. 

Однако всем, кому нужно было знать, знали, что реальная полнота власти сосредоточена в Высшем Французском Совете - правительственной структуре, не упомянутой в Конституции, но существующей на практике. Его полномочия нигде не были оговорены, и именно поэтому были колоссальны. Де-факто, все важные решения в жизни страны принимались именно членами ВФС, чьим бессменным фактическим председателем был Фурнье, а почетным - сам господин президент. Формально все члены Совета обладали равными правами, но на самом деле голос одних людей звучал в нем увереннее, чем других. 

Члены Высшего Французского Совета.

Фотография/портрет	Фамилия, имя	Основная должность	Годы у власти	Условная "фракция"
	Анри-Филипп Петен	Президент	1930-1944	Нет
	Оливье  Фурнье	Магистр "Государственной Гвардии"	1930-1944	Радикал
	Шарль де Голль	Глава генерального штаба.	1930-1943	Умеренный
	Франсуа де ля Рок	Премьер-министр	1930-1943	Умеренный
	Пьер Лаваль	Глава аппарата Народно-государственной партии Франции	1930 - 1944	Радикал
	Лев Победоносцев	Капеллан "Государственной Гвардии"	1930-1944	Радикал
	Анри де Кериллис	Министр юстиции	1930-1939	Либерал
	Марсель Деа	Министр финансов и экономического развития	1930-1944	Радикал
	Шарль Моррас	Министр информации	1930-1944	Радикал
	Марсель Бюкар	Министр труда и социальных программ	1930 - 1941	Радикал

История

Образование государства 

Франсуа де ля Рок открывает заседание Национального Собрания, январь 1930, историческое фото.

Началом существования Французского Государства большинство современных историков считают дату отречения Камиля Блюма от власти во Второй Республике в пользу Анри Петена - 15 января 1930 года. Это произошло в результате ультраправого переворота, названного позднее "Бешеным январем". В ходе этих событий молодая французская демократия была сокрушена стальными ударами военизированных организаций Народно-государственной партии. Благодаря этому противостоянию все силы, входящие в "Движение за Республику" - коммунисты, социал-демократы и другие левоцентристы - были по сути разбиты и не могли ничего предпринять против новой власти.

Никто в столице не был особенно удивлен, когда на заседание Национального собрания, которое состоялось на следующий день после триумфа переворота, не были допущены депутаты от ДзР и дружественных ей партий. Стоявшие у дверей парламента бойцы "Имперских молодчиков" сверялись с предоставленными им Анри де Кериллисом списками и, если находили в них фамилию стоявшего перед ними человека, его в очень грубых выражениях посылали обратно, откуда он пришел. Если же он продолжал упрямствовать, то следовали физические меры воздействия - однако, по настояниям их командиров, "молодчики" сдерживались от нанесения уж слишком тяжелых побоев.

Так или иначе, но теперь в здании заседали только представители Народно-государственной и Французской народной национальной партий. Эти люди приняли закон, согласно которому отречение Блюма получило юридическую силу и маршал Петен становился главой государства. Также Собрание единогласно запретило деятельность "Движения за Республику" и всех организаций, состоявших в ней. По предложению депутата от НГПФ Жака Дорио на территории всей страны вводилось чрезвычайное положение, как было сказано в предисловии к закону, "пока исполнительная власть не окрепнет достаточно, чтобы гарантировать национальное спокойствие". 

Сам Петен хранил молчание во время январских событий, медля с принятием окончательной стороны и стараясь выгадать себе побольше преимуществ. Однако, по ряду косвенных доказательств можно понять, что он был в курсе происходящих событий и тайно направлял довольно слабохарактерного Деа, укрепляя его веру в силы заговора. Так, современным историкам достоверно известно, что в декабре 1929, незадолго до начала решительных событий, он пригласил к себе командовавшего войсками вокруг столицы Шарля де Голля и имел с ним продолжительную беседу - большинство исследователей склонны делать вывод, что именно тогда молодого генерала убедили в необходимости поддержки ультраправых политических партий. Как бы то ни было, но о своей поддержке действий парламентского большинства и парижского гарнизона он заявил только 12 января, когда Оливер Фурнье уже собирался из Алжира в бывшую столицу мира, а Блюм и остальные деятели его кабинета строили планы по бегству в Англию, которым так и не суждено будет сбыться. Он обратился к армии и народу Франции из Лиона, где стоял со своим корпусом, с призывом объединиться вокруг Деа, де Голля, де ля Рока, Победоносцева и Фурнье - "Людей, спасающих нашу прекрасную Родину от красной угрозы".  Эта речь придала сил заговорщикам и окончательно убедила законную власть, что ей нечего рассчитывать на поддержку каких бы то ни было регулярных вооруженных сил, чьи лидеры оказались практически поголовно членами антиреспубликанского заговора. 

А. Петен в Париже, январь 1930.

"Последний маршал Империи", как его почтительно звала в годы Интербеллума реваншистская печать, прибыл в покоренный им Париж 18 января с лучшими силами своего корпуса. Однако их ружья не понадобились - вожди переворота радостно встречали свое знамя, а народ французской столицы яростно приветствовал того, с чьим именем связывал надежду на наступление лучшего будущего. "Имперские молодчики", члены НГПФ и ФННП, солдаты и офицеры гарнизона, рядовые участники похода на Фонтенбло и просто праздные гуляки - все эти люди на сто тысяч голсоов выкрикивали приветствия и хвалебные оды маршалу. Организовавший встречу Л. Победоносцев, хорошо зная слабости любого пожилого человека, в первые линии встречавших пытался ставить маленьких мальчиков и девочек; это сработало и в Собрание Петен явился в превосходном настроении. В само здание его на правах одного из главнейших лидеров 

Поблагодарив депутатов за оказанное ему доверие,  маршал читал долгую речь, растянувшуюся на три часа. Своим старческим голосом он довольно бодро повествовал об "ужасах" правления "Движения за Республику": он обвинял их в предательстве национальных интересов, сговоре с немецкими коммунистами, намерении провести всеобщую национализацию и так далее. Говоря проще, он слово в слово повторял пропаганду народно-государственников и консерваторов против ДзР времен 1928-1929 годов. Правда, добавилось новое обвинение: К. Блюм сотоварищи теперь оказались замешены в "Кровавой буре" - так французская печать успела прозвать массовые убийства в Париже 2 января 1930. Тогда, в ужасную и не бывалую для Франции метель, было убито неизвестными более 39 человек. В основном это были функционеры  "левого" крыла НГПФ и деятельные участники переворота. Назвав этих людей "настоящими французами", новый глава государства торжественно клялся найти всех убийц и предать их правосудию. Еще более страшные угрозы он отпускал в адрес схваченных министров правительства "Движения за Республику" и главарей Коммунистической партии: после произношения речи вряд ли у кого-то оставались сомнения в том, какой именно приговор получат эти люди от обновленной судейской машины. 

Вторая часть речи была посвящена куда более приятным для собравшихся вещам - Петен хвалил их за проявленную в ходе предшествующих его речи событий, указывал, что исключительно благодаря их героизму может стоять сегодня перед Национальным собранием и говорить подобные вещи. Он поблагодарил также всех, кто остался за стенами парламента, но были в рядах "защитников Франции и ее нации" - сражался на баррикадах, укреплял район Собрания и участвовал в походе на президентскую резиденцию. Отдельных, особенно теплых слов удостоились первые лица заговора - М. Деа, Ф. де ля Рок, А. Кериллис, Л. Победоносцев, О. Фурнье, Ш. Моррас и другие. Подводя итог своим словам, Петен заявил с трибуны: "Благодаря этим героям, Франция впервые за более чем тринадцать лет получила достойное себя правительство". 

Девиз Французского Государства на одном из пропагандистских плакатов 1930-х.

В завершении же своего явно затянувшегося из-за обилия чувств монолога, маршал сказал, что немедленно приступит к формированию нового правительства, о составе которого обязался объявить в ближайшие дни. Собравшимся же депутатам было очевидно, что самые "вкусные" места в нем получат те, кого Петен удостоил чести отдельной благодарности ранее, а большинство из них в лучшем случае получат посты заместителей. Чтобы хоть как-то "подсластить" эту "пилюлю", старик заверил, что Франция не останется долго без парламента, а будет введен Сенат - "орган, в котором будут заседать только подлинные патриоты Франции". Эти слова были восприняты с облегчением: ведь в помещении и находились исключительно те, кого Петен и мог считать "подлинными патриотами Франции". Наконец, в самом конце речи, А. Петен произнес следующую фразу: "Труд, Семья, Родина - вот ценности, с которыми будет отстроена новая, еще более могущественная и великолепная Франция". "Труд, Семья, Родина" станут таким образом девизом Французского Государства, который будет обыгран на множестве агитационных плакатов, в фильмах, книгах, песнях и так далее и тому подобное. 

Уже 23 января газета "Аксьен Франсэз", быстро становившаяся рупором новой власти, опубликовала декларацию Петена "Национальное правительство": этот материал же был озвучен на радио и перепечетан остававшимися печатными изданиями. Ключевые посты в нем были распределены так:

• Франсуа де ля Рок - премьер-министр. 
• Максим Вейган - военный министр.
• Анри де Кериллис - министр юстиции. 
• Лев Победоносцев - министр по делам отношений с церковью.
• Марсель Деа - министр финансов.
• Шарль Моррас - министр информации. 
• Марсель Бюкар - министр труда и социальных программ.

Остальные ключевые путчисты также не остались без наград: Шарль де Голль получил повышение и должность главы генерального штаба, а Фурнье приступил к формированию будущей "Государственной Гвардии ", главой которой он и станет. 

В последних числах января Национальное собрание принимает ряд законопроектов, которые были направлены на укрепление складывающейся диктатуры. В частности, под запретом оказалась правоцентристская  "Католическая партия Франции", не поспешившая признать результаты переворота. Продолжались гонения на левых: их митинг 21 января в Лионе был жестоко разогнан лично прибывшим на место де Голлем, а лидеры - арестованы. Депутаты развили бешенную деятельность, понукаемые исполнительной властью, желавшей как можно скорее получить весь возможный объем власти в государстве. Был принят новый цензурный устав, самый жесткий во всей французской истории; установлен запрет на несогласованные с местными органами власти митинги и демонстрации, под запрет попали стачки и забастовки; полномочия президента стали в буквальном смысле слова диктаторскими и так далее. Наконец, перед прекращением работы, Национальное собрание постановило изменить государственную символику: называть страну теперь следовало "Французским Государством", гимном заместо революционной "Марсельезы" снова стала "Походная песня" времен Империи, герб состоял из анаграммы первых букв названия страны. Но самые крупные изменения потерпел флаг - опасаясь совсем отказаться от национального триколора, новые власть имущие сделали так: синие и красные вертикальные полосы по бокам, белый ромб в центре, а на нем красный католический крест в знак приверженности традиционным христианским ценностям. 

1 февраля Национальное Собрание самораспустилось: этот день завершает период рождения Французского Государства. Теперь, когда все ее внутренние противники (ну, или те, кого новая власть в них поспешила записать) были сокрушены, для страны, согласно официальной пропаганде, настало время рассвета. 

Первые года 

Стабилизация экономики

Лев Победоносцев объясняет репортеру сущность экономических реформ.

После обретения своеобразной "почвы" под ногами, французское правительство озаботилось ликвидацией экономического кризиса, который за декабрь-январь, пользуясь бездействием высших лиц, только нарастал. Согласно официальной статистике, на начало февраля инфляция достигла 75% за день, а без постоянной работы сидел каждый четвертый совершеннолетний француз. Требовалось срочно что-то предпринять в этом направлении, пока голову не подняли еще не до конца разбитые коммунисты. 

Самым первым и, пожалуй, наиболее болезненным шагом, которое предприняло новое руководство страны, было изъятие из обращение старого франка, который в обязательном порядке заменялся на "империал" по курсу 100:1. Таким образом удалось приостановить инфляцию, но в народе появилась озлобленность, которой срочно нужно было дать выход. Решение проблемы нашлось весьма элегантное: по настоянию Льва Победоносцева, виновными в столь сильном падении национальной валюты были сделаны министры прошлого правительства, коих и казнили публично 22 февраля, не дожидаясь официального приговора суда. В дальнейшем практика таких расправ будет только нарастать, что потом приведет к воскрешениям достославных традиций времен Великой французской революции, когда казни были любимым развлечением революционной толпы. 

Алюминиевый завод под Парижем, построенный трудовой армией.

Пока Л. Победоносцев и другие министры, взявшие под контроль профильные портфели, занимались успокоением народа, Марсель Деа предложил на рассмотрение президенту Франции проект, предусматривавший ликвидацию проблемы безработицы и одновременно с этим наращивание промышленного потенциала государства. Согласно нему, предполагалось разделить Государство на несколько участков. в каждом из которых будет сформирована т.н. "трудовая армия" из безработных граждан. Они будут исполнять разную неблагодарную работу, а взамен получать необходимый для проживания минимум - все лучше, чем сидение без работы вообще. В первую очередь Деа предлагал использовать труд мужчин для прокладки новых дорог и возведения новых заводов и фабрик, а женщин привлекать для пошивки одежды и ухаживания за местными культурными объектами. Также, вовсю используя внеэкономические методы, министр финансов намеривался добиться большей "сознательности" от промышленников и финансистов, поддержавших в свое время Народно-государственную партию на ее нелегком пути к самым вершинам власти.  

План, честолюбиво названный М. Деа "Спасением Отечества", был принят Анри Петеном уже 26 февраля, и он немедленно начал приносить свои обильные плоды. Получившие хоть неприглядную, но работу люди теперь всем сердцем поддерживали правящий режим. Они снова обрели уверенность в своих силах и надежду на куда более лучшее завтра, которая совсем было их покинула после начала великого экономического кризиса. Долгая традиция государственного вмешательства в экономику, идущая еще со времен Людовика XIV, позволила провести реформы в жизнь без даже негласного сопротивления. Амбициозный план довольно радикальных изменений полностью удался: последствия кризиса Франция преодолела уже к 1932, одной из первых стран в мире. Однако свою главную цель - успокоить народ, который в Интербеллум показался миру настоящим, природным бунтарем - "Спасение Отчизны" достиг еще раньше, ликвидировав любую опасность массового выступления против нового режима.  

Укрепление партийных рядов

Жак Дорио, лидер "этатистской" оппозиции.

За весну-лето 1930-го в ряды НГПФ вступили практически все французские предприниматели, окончательно уверившиеся в своей ставке на ультраправых. Перспектива возвращения ненавистного "Народного фронта" настолько их пугала, что они были готовы терпеть некоторые эксцессы, которые позволяли себе отдельные члены правящей партии. Согласно мнению ряда авторитетных историков, этот процесс более чем закономерен - и потом в мире будут наблюдать процессы плотного сращивания элит в тоталитарных/авторитарных государствах. Но тогда некоторые весьма влиятельные функционеры Народно-государственной партии выступали против него, считая, что их "родная" буржуазия ничуть не лучше англо-русско-американской, с которыми они, по меткому выражению лидера оппозиции Ж. Дорио "Вместе грабили французский рабочий народ: ведь пока они сидели за одним столом, наш обычный француз был лишен даже ножки от стула!". Первое время, пока кризис был еще в силе, а власть некрепко стояла на ногах, всем  им приходилось держаться вместе; но долго так продолжаться не могло - слишком уж различными были официальная платформа НГПФ и та, которую предлагали "этатисты". В частности, последние желали национализировать имущество всех крупных предринимателей и провести чистку вооруженных сил от старых кадров - т.е. убрать из армии таких людей, как Вейган и де Голль, которые пусть и поддержали искренне переворот, но были "из старых, антинародных кадров". 

Поводом же для расправы над Жаком Дорио и его сторонниками послужил инцидент, связанный со вступлением Кристины Фурнье (23 сентября 1930) в стройные ряды народно-государственников. Жену самого авторитетного генерала в партию принимали торжественно, в собрании всех ее высших чинов; но Дорио, к тому моменту окончательно поссорившийся с ее мужем, показательно держался в стороне от пары и отказался поздравлять Кристину с успешной сдачей формального для неё экзамена на вступление в партию, который брал у нее самолично Деа. Позднее, на  парадном банкете в честь сей церемонии, как донесут Оливье Фурнье, он в сильном подпитии прямо называл его супругу "Буржуйской шлюхой", и "Тупой куклой" - всегда трепетно относившийся к своей горячо любимой Кристине, Оливье решился добиваться окончательного решения "раскольничьего вопроса".  Он нашел поддержку среди остальных министров: Лев Победоносцев особенно яростно высказался в поддержку Фурнье, так как он имел коренные разногласия с "этатистами" и их лидерами по целому ряду ключевых вопросов. 

Члены "отрядов смерти" на марше; они были ударной силой "Ночи длинных свечей".

В полночь 1 октября в Париже прошла знаменитая "Ночь длинных свечей", прозванная так из-за ключевой роли в тех кровавых событиях капеллана "Государственной гвардии" Льва Победоносцева, бывшего по совместительству католическим епископом. Всю ночь отборные части новорожденной "Гвардии", подразделения регулярной армии и добровольцы из "отрядов смерти" ходили по французской столице и убивали лиц, причастных к "этатистской оппозиции". За несколько часов в мир иной ушло свыше двух сотен деятелей Народно-государственной партии, причем многие из них стояли у самых ее истоков, еще в начале 1920-х создавая то самое "Общество друзей алфавита". Также вслед за ними отправились еще двадцать человек, не принадлежавшие к "этатистам", но по поводу которых у Высшего Французского Совета были определенные опасения. Сам Л.К. Победоносцев, естественно, отличился: собственноручно зверски убил Ж. Дорио в его постели, после чего принял участие в избиении оставшихся врагов Государства. 

Таким образом было покончено с крупнейшей оппозиционной платформой в Народно-государственной партии Франции. Теперь ее новый руководитель Пьер Лаваль обрел подлинную власть над партийными структурами: на прошедшем в январе 1931-го года партийном съезде он добивается осуждения деятельности "этатистских предателей" и принятия резолюции, запрещавшей в дальнейшем идти против генеральной линии НГПФ во всех вопросах и создать любые фракции в ней. В дальнейшем, вплоть до Дворянского заговора. во Франции не будет существовать никакой опасности в виде возможного заговора одной части элиты против другой. Остатки партийной оппозиции были вынуждены отказаться от борьбы и смириться с поражением: благо перед их глазами был более чем убедительный пример последствий непослушания. 

Интерьер "совещательной комнаты".

По мнению историков, именно "Ночь длинных свечей" способствовало установлению во Франции уникального на тот момент тоталитарного режима - "компанейского", когда верховные вожди были показательно дружны друг с другом и многие дела вершились в неформальной обстановке. Примерно так образовался Высший Французский Совет - никогда и нигде не записанный орган, на практике принимавший все жизненно важные решения. Его председателем был сам Анри Петен, но по причине его хронической неявки заседания вел со всеобщего согласия Оливье Фурнье. Важнейшими членами кружка были Ш. де Голль, Ф. Рок, А. Кериллис, М. Деа и, разумеется, Л. Победоносцев. Чаще всего их встречи проходили в Версале, где обиталась чета Фурнье: на таких заседаниях Кристина, жена фактического вождя французов, обеспечивала уют и непринужденность. Подобная атмосфера будет сохраняться вплоть до начала Второй Европейской войны - т.е. без малого целых десять лет. Не вхожие же в Версаль министры были важными лицами лишь де-юре, становясь простыми исполнителями чужой воли: ни для кого не было секретом, что настоящая власть находится тут, в этом грандиозном дворцовом комплексе. 

Социальные реформы

Необустроенность социальной сферы общества стала одной из главнейших причин стремительного краха Второй Республики. Многочисленные крестьянские массы, консервативные по своей натуре, приветствовали установление нового политического режима, с которым связывали свои надежды на стабильное процветание и спокойную, размеренную жизнь. Многочисленная во Франции прослойка мелкой буржуазии - ремесленники, лавочники, небогатые предприниматели и прочие - уповали на народно-государственников как на надежную, верную альтернативу между "варварством дикого капитализма", который им предлагали либералы, и "жестокостью социалистической уравниловки". Упорными стараниями Марселя Деа, Жоржа Валуа и Густава Эрве, представлявших в НГПФ ее "народное" крыло, удалось перетащить на сторону ультраправых многих рабочих, сыграв на патриотической повестке в противовес коммунистическому интернационализму. Целый ряд французских интеллектуалов полагал в наргосе залог возрождения как народа, так и всей страны: они надеялись вернуть Франции ее былое величие и окончательно утвердить ту в качестве хозяйки Европы. Наконец, аристократы и финансисты были довольны, получив в виде народных государственников крепкий щит от социалистов - призрак Камилла Блюма и его "Движения за республику" обеспечил маргинальной НГПФ поддержку в респектабельной среде.

Рабочий вопрос

Леон Жуо, глава Французского трудового фронта.

Еще в 1930-м году президент Франции Анри Петен объявил о слиянии дружественных его партии профсоюзов в единую организацию - "Французский трудовой фронт", который стал де-факто (через полгода - и де-юре) единственным легальным рабочим объединением в государстве. На пост его главы пророчили заслуженного ветерана Густава Эрве, но последний был убит в ходе "ночи длинных свечей" и заветное место получил Леон Жуо - перебежчик от социал-демократов, известный своей личной преданностью Оливье Фурнье и его курсу. Именно под началом Жуо проходили многочисленные социальные реформы, обеспечившие лояльность рабочего класса к новому строю. Французские руководители провели более чем двухкратное повышение пенсий (с 300 франков в месяц до 650), приняли новый Трудовой кодекс (1931), который впервые во французской истории вводил понятие "бесплатного отпуска" и многие другие, обеспечили постоянный прирост заработных плат и регулярную их выплату. На оплачиваемый отпуск в Государстве могли претендовать даже сезонные рабочие, что на тот момент в Европе было по-настоящему революционным, прорывным шагом. Фактическая ликвидация безработицы к 1932-му позволила французам усиленными темпами развивать военную промышленность, а также завоевать доброжелательность простонародья, помнившего о нестабильности и голоде республиканских времен.

Однако параллельно владыки Франции вели настоящее наступление на права рабочих: например, в 1936-м окончательно запрещаются стачки и забастовки, а менее чем через год принят репрессивный закон "О вредительстве", который вводил строжайшую дисциплину на предприятиях под угрозой жестоких наказаний. Подобные меры оправдывались пропагандистами как необходимые и само собой разумеющиеся в условиях соседства с красной Германией и необходимости сохранения любой ценой национального единства. Самые значительные частные предприятия были поставлены под суровый контроль, а ряд монополий "прошлого порядка", раздражавшие граждан своим существованием, прекратили свое существование.. чтобы вскоре собраться вновь под иными названиями и м другими руководителями. Но крупные предприниматели тоже не могли спокойно вздохнуть: с 1932-го они считались государственными служащими, а в случае своего увольнения немедленно теряли и остатки контроля за предприятием. Таким образом им пришлось оставаться преданными новому строю - ведь только так они могли получить хоть какте-то гарантии своей неприкосновенности.

В апреле 1932 Леон Жуо выступает на специальном заседании Высшего Французского Совета со своим докладом, названным "Заслуженная награда". В нем оратор предлагал своим коллегам приступить к более масштабному реформированию социальной жизни - действуя в духе своей фракции, Жуо настаивал на необходимости тотального контроля за личной жизнью каждого гражданина. Из этого положения вытекала следующая установка: Государство должно взять на себя обеспечение идеологически правильного отдыха своего населения. Это позволит, во-первых, улучшить качество пропаганды, во-вторых, вернет часть денег в бюджет, в-третьих увеличит лояльность рабочих. Для реализации весьма амбициозной программы глава ФТФ просил выделить соответствующее финансирование и договориться с итальянцами о гарантиях безопасности французским туристам. Предложение Л. Жуо было принято с восторгом: подавляющее большинство ВФС одобрило его благое начинание.

• Отдыхающие в пансионе рабочие отмечают день рождения Петена.
• Отправляющиеся в путешествие по льготным путевкам туристы.
• "Народный автомобиль" в музее "Рено".

1/3

Уже скоро в Трудовом фронте появились специальные фонды и комитеты, предлагавшие рабочим воспользоваться их правом на отдых по льготным расценкам. Наибольшей популярностью пользовалась турфирма "Мир для всех", которая организовывала путешествия по дружественным Франции странам по поразительно низким ценам: Италия, Скандинавия, Ирландия, Британия, после 1933-го Польша, Румыния принимали десятки тысяч французских рабочих. Всего до начала Второй Европейской войны свыше 5 миллионов французов побывало за границей по путевкам "Мира"; как оказалось впоследствии, эта фирма, помимо прочего, была прикрытием для огромной шпионской сети, действовавшей по всей Европе. Помимо внешнего туризма, Фронт организовывал и внутренний: на Лазурном Берегу до 1940-го было построено свыше сотни различного уровня пансионатов, где считалось очень престижным провести свой отпуск. С 1935-го, уже по инициативе Марселя Бюкара, занимавшего пост министра труда, начинается выпуск "народных машин" на базе фирмы "Renault": они стояли необычайно дешево (40 000 франков - 5-ти месячный заработок рабочего) и зачастую предоставлялись под льготные (ставка меньше 4% годовых с возможностью досрочного погашения) кредиты.

Помимо "мещанства", Государство было обеспокоено удовлетворением духовных потребностей своих рабочих. На крупных предприятиях в массовом порядке создаются кружки той или иной направленности; поблизости от фабрик и заводов открываются простонародные, доступные кабаре и более культурные "дома радости", предлагавшие утонченный отдых всем желающим. Велась серьезная борьба с алкоголизмом, причем самыми разными методами: от обыденной агитации здорового образа жизни, до гражданских казней с пожизненным поражением в правах. Цены на вина и шампанское были резко подняты, а продажа в одни руки ограничена: рабочим оставалось поглощать дешевое пиво в окрестных кабаках, а там их повсюду поджидала идеологически выверенная пропаганда. Регулярно проводились собрания партийных ячеек на предприятиях, где составляли расписание совместного досуга, поносили желающих от него отвернуться, горячо обсуждали недавние политические новости и с упоением коллективно читали доставляющиеся бесплатно массовые издания, в которых верные Государству литераторы в простых, незамысловатых и грубоватых сюжетах доносили до массового читателя угодные официальному Парижу мысли и идеи. Поощрялось проведение культурного отдыха с семьей; в директивном порядке с 1934-го пороизошло значительное удешевление стоимости билетов в театр, кино и цирк.

Семейный вопрос

"Труд, Отечество, Семья" - официальный девиз Государства.

Взгляды лидеров Народно-государственников на семью, ее суть и задачи более чем полностью раскрываются в совместной работе Л. Победоносцева и супругов Фурнье "Домашний очаг как искра национального величия". Ее первое издание произошло еще при Второй Республике (1928) и повлекло целый ряд громких скандалов, в результате которых соавторам пришлось ненадолго покинуть медийное пространство. Однако теперь их взяла и они были полностью готовы приступить к реализации намечанного ими ранее плана по спасению французов от окончательной деградации.

Согласно "Очагу", истинная французская семья есть сугубо-добровольный, благословленный католической церковью и отмеченный государством союз мужчины и женщины, главной задачей которого является сохранение и преумножение собственно французской нации. Авторы подчеркивают, что волей Господа женщине предначертана подчиненная роль; но ни в коем случае не унизительная и не рабская. Кристина Фурнье в своих главах яростно выступает против подобной "подмены понятий"; она говорит, а соавторы-мужчины полностью соглашаются, что в традиционно женских ролях ничуть не меньше достоинства, чем в мужских - мать значит для Франции не меньше воина. Женщина должна заботиться о семье, воспитывать детей, дополнять своего мужа, быть тому "первым советником и другом"; Победоносцев прямо заявляет, что семья без взаимного уважения противна как РКЦ, так и самому Богу, посему супруг обязан считаться со своей женой и не превращаться в домашнего тирана. Хранитильница домашнего очага может участвовать в общественной жизни, но по согласию своего мужа; при этом она не должна терять своей чести, которая полагается авторами катехизиса основополагающей ценностью для француженок. Замужняя женщина долдна свято блюсти чистоту крови; следить за нужным воспитанием детей.

Идеальные женское и мужское тела, воплощенные в Орфее и его возлюбленной.

Идеальный мужчина же отоброжает другие, едва ли не противоположные ценности. Если женщина воплощает собой уют, покой, то француз должен стать аватаром иных достоинств - авантюрности, агрессивности, воинственности. "Пока его жена поддерживает огонь дома, супруг должен принести дрова." - Говорит Лев Константинович, подразумевая, конечно же, не жалкое топливо для костра, но нечто куда более захватывающее, масштабное и великолепное - весь мир. Во французе должны сочетаться полное презрение к смерти и врагам с восторженной любовью к Родине, что его вскормила и взрастила. Как говорил Робер Бразийак, виднейший философ и идеолог Французского Государства: "Наргос - это в первую очередь дух команды". Эти слова распространялись в первую очередь на мужчин, которые должны были чтить воинское и рабочее братство, уважать соратников что в окопе, что в цеху, что в поле. Французская нация богоизбранна, ее представители обладают монополией на власть промеж остальных народов: подобные привилегии естественным образом отражаются на характерах богоносцев. О. Фурнье с восторгом и воодушевленно писал о потрясающей воле французов к власти, их стремлении быть первыми всегда и во всем, которые, впрочем, удивительным образом сочетаются с "чувством плеча" и готовностью помочь собрату. Словом, мужской идеал был прост: не размышляющий понапрасну солдат, любящий муж и истинный, бескоростный патриот, готовый умирать и быть убитым во имя бессмертной Франции.

Лев Победоносцев с особенным пиететом писал о необходимости уважения старших в семье, заботы о предыдущих поколениях, которая естественным образом ложится на плечи пока что молодых и работающих членов семьи. Также он признает широкие обязательства Государства перед теми, кто "создавал нашу нацию и вырастил то поколение, что смогло бросить поднять восстание против современного мира". Член Круга Государственной Гвардии восторженно призывает французов помогать не только своим старикам, но и всем, кто нуждается в оказании помощи - этот призыв будет услышан молодежными отрядами Народно-государственной партии. Особенно же иронично смотрятся эти главы, если одновременно держать в голове прошлое автора этих строк...

Французская семья.

Воспитание детей признается не только правом, но священной обязанностью родителей, которую с ними совместно несет все общество и Государство. Молодые французы и француженки торжественно провозглашались "будущим Европы" и "великолепными цветами Божественного сада". Всячески пропагандировалась и рекомендовалась "суровая любовь": родители, конечно, должны заботиться о детях, но также они должны с пеленок прививать им определенные ценности и строго следить за их моральным обликом. Использование телесных наказаний допустимо только как крайняя мера внушения, а истязания ребенка никогда не должны быть самоцелью. Кристина Фурнье настоятельно советовала добиваться от детей нужного не розгой и веником, а авторитетом и лаской, которые совершенно искренне полагала, на своем опыте, лучшей основой любой семьи. В примечаниях к ее исходному тексту, который он счел "отвратительно либеральным", Л.К. Победоносцев выступил защитником права родителей самим выбирать конкретные методы разрешения ситуации, однако, замечая, что Государство следит за всеми и может вмешаться, когда сочтет ситуацию нетерпимой. Развивая свою мысль, он объявил о законном праве детей жаловаться на родителей и об обязанности местных властей внимательно относиться к подобным сигналам на своей территории; в случае правдивости заявления предполагалось ограждать ребенка от произвола старших, а последних привлекать к той или иной степени ответственности.

С 1930, года прихода НГПФ к абсолютной власти, началась последовательная реализация всего вышеперечисленного. Уже после принятия Кодекса Петена (1931) во Франции были санкционированы гонения на лиц нетрадиционной сексуальной ориентации: до конца существования Государства свыше 10 000 французских гомосексуалистов и лесбиянок пострадают от карательной терапии, причем для 6000 она станет смертельной. Здесь можно отметить интересный факт: вожди ФГ превосходно знали о противоестественных наклонностях Бразильяка, но прощали тому то, что другим стоило в лучшем случае физического здоровья. Более того: на территории Государства по настоянию Победоносцева признавались только католические свадебные ритуалы, что автоматически переводило всех, рожденных вне католического брака в статус незаконорожденных и делало их претендетами на отправку в Государственную Специальную Школу. Свыше 2400 родителей пострадают по доносам собственных детей, причем для 500 из них эти бумаги станут путевками в лагеря смерти Тулона и Оверни - в газетах поступки их чад будут прославляться как примеры подлинного патриотизма и героики. Государство будет также стоять на защите традиционных семей, выдавая немалое единовременное финансовое пособие (15 000 франков) за третьего ребенка в семье, что приведет к улучшению уровня жизни на селе. В то же время действительно на спад пошло семейное насилие; к 1936-му году практически было покончено с беспризорностью, бывшей бичем Второй Республики.

Анри Петен среди детей.

Новые семейные ценности активно пропагандировали самые высокие сановники Государства. Чета Фурнье представляла собой воплощение в жизнь всех высоких и достойных идеалов, записанных в их совместном произведении: крепкая, патриархальная ячейка общества, скрепленная взаимным уважением и нежным отношением супругов друг к другу. Лев Победоносцев повадился с 1935-го регулярно навещать ГСШ, расположенные под Парижем: позже он выступал с зажигательными и успешными проповедями, в которых прославлял свое собственное новаторство в сфере образования. Юридический глава государства, престарелый Анри Петен полюбил фотографироваться в детском обществе: идиллические, пасторальные изображения "последнего маршала Империи" в окружении "будущих героев государства" неизменно пользовались большим успехом. Личные взаимоотношения большинства вождей Государства можно было тогда назвать настоящим примером подлинного братства: газеты тиражировали фотографии их совместного досуга, который, к слову, всегда был здоровым и достойным. Пожалуй, наибольшей популярностью мог похвастаться снимок довольных Оливье Фурнье и Шарля де Голля с охотничьми ружьями, стоящих над убитым кабаном; случайно до нас дошел оригинал, на котором присутствует казненный в 1939-м году Анри де Кериллис, разумеется пропавший с подобных изображений практически мгновенно после признания в подготовке свержения власти. Разумеется, изнанка отношений внутри французской элиты оставалась для населения тайной за семью печатями.

Реформа образования

”

Наши учебные заведения на протяжении девяти лет учат несвободе; затем молодые люди идут в армию или университет, где знакомятся с воплощением доктрины тотализма; наконец, став взрослыми, они уже и сами радуются полученному дару - великому дару несвободы, о котором человечество раньше могло только мечтать и который оно получило из наших щедрых рук. - Марсель Деа, V-й съезд Народно-государственной партии Франции (1936).

“

Пьер Дриё ла Рошель, министр образования.

Система образования Второй Республики нередко подвергалась острой и зачастую справедливой критике как слева, так справа. Для пришедших к власти в результате государственного переворота лиц была очевидна необходимость подвергнуть ее коренной реформе; по сути, предлагалось совершить настоящую революцию во французском преподовании, до основания снеся его старинные, еще имперские, основы. Теперь к образованию выдвигались принципиально иные требования, чем в былые времена: оно должно было полностью соответствовать изменившейся политической конъюктуре. Реализацию крайне амбициозного проекта взял на себя такой выдающийся интеллектуал-маргинал, как Пьер Дриё ла Рошель, прославившийся как один из отцов-основателей кружка "Друзей алфавита", из которого выйдет сама НГПФ. Посильную помощь ему были готовы предоставить такие специалисты, как О. Фурнье и Л. Победоносцев: премьер-министр Франсуа де ля Рок гарантировал свободу действий для знаменитого писателя, как он думал, просто решившего поиграть в министра образования.

Однако Пьер ла Рошель подошел к вопросу значительно основательнее, чем ожидал его проженный скептик-начальник. Уже с марта 1930 в Париже под его протекцией работал "Педагогический центр", где лучшие умы Французского Государства работали над новой, совершенной концепцией образования. Дриё не стеснялся их торопить: ему не терпелось представить результат на суд Высшего Французского Совета. Декадентный писатель превосходно понимал, что эта работа может стать его входным билетом в Версаль - т.е. вознесет его на настоящий политический Олимп обновленной и прекрасной Франции. Забросив остальные дела, он сам нередко принимал участие в работе комиссии: наконец, он вынес на обсуждение свой план по реформе 6 июня, управившись в короткий срок. После непродолжительных споров, вызванных радикальностью многих положений предлагаемой реформы, Совет утвердил амбициозный план большинством голосов. Получивший одобрение от представителей правившего Францией органа Пьер Дриё ла Рошель с ожесточением взялся за реализацию великолепно выглядещей на бумаге реформы, от которой зависело закрепление уже достигнутого им успеха.

• Дошкольники.
• Женский класс.
• "Юные орлята" - участники партийного съезда.

1/3

Министерство ла Рошеля четко и конкретно прописало "ступени" образования. В малых годах ребенка в обязательном порядке определяют в детский сад, где он получает основы знаний и социализуется. Затем начальное образование до 5 классов и среднее - до девяти включительно. Обучение мальчикоа и девочек, само собой, раздельное. Эти три этапа являются безусловно необходимыми, без справки об окончании 9-ти классов запрещалось заключать брак или получать наследство. После 9 лет школы, человек мог по своему желанию пойти в университет, дабы там получить высшее образование, которое позднее можно дальше совершенствовать. Учебные заведения Франции делятся на три типа - "народные школы", делающие упор на освоение практических навыков и точных наук, "государственные", где осваивались гуманитарные и социальные науки и специализированные вроде семинарий, кадетских школ или печально известных ГСШ. Причем предпочтение отдается "народным": согласно твердому убеждению вождей французской нации, французам ни к чему уходить в тонкие материи, когда их ждут великие свершения в материальном мире. Исключениями стали духовные учебные заведения, которые были под личной защитой Победоносцева - их волна сокращений практически никак не задела.

По настоянию Оливье Фурнье учебный план был сокращен так, чтобы отводить побольше часов на занятия физической культурой и практическим трудом. Пьер Дриё постарался организовать отдельные программы по физкультуре для обоих полов - пока мальчики совершенствовали свою силу, девочки учились чувствовать тело и сохраняли "достойную своей нации" фигуру. Угодная правительству "Вечного государства" пропаганда внедрялась повсюду - в учебные предметы, в досуг школьников, даже в их одежду. Так, девочкам запрещалось распускать волосы ниже лопаток, носить туфли на каблуках и короткие (по колено) платья, а мальчишки были обязаны появляться на занятиях в скромных серых костюмах и красных - под цвет креста на национальном знамени - галстуках. Те, кто пытался отличиться из массы, зачастую становились объектами обструкций и издевательств, после которых им приходилось менять свой стиль под обязательные правила. Занятия начинались с пения государственного гимна; учебный год открывала торжественная церемония, на которой первоклашки клялись в верности флагу - присягу брали государственные гвардейцы, специально присылаемые на такие мероприятия. Обязательно преподовались - причем всем обучающимся, вне зависимости от пола - базовые основы военного дела: стрельбы, сборка и чистка оружия, скоростное одевание, маршировка и так далее. Девятиклассники же были обязаны проходить двухнедельные военные сборы, где оценивалась их пригодность к несению воинской службы.

Школьный устав Ришелье-Победоносцева поощрял использование телесных наказаний, ссылаясь при этом на Библию как на авторитетный источник, одобряющий подобную практику. За незначительные нарушения дисциплины учитель применял длинную деревянную линейку; провинности средней тяжести карались веником, а за тяжелые проступки следовала соответствующая расплата - при всей школе лично директор порол шкодника розгами (по желанию окуная их в соленую воду), а ученики должны были (и с радостью делали) поносить "врага порядка". Разумеется, этим список санкций не ограничивался: школьника можно было заставить работать на учреждение, отправить на горох в угол или, если он действительно вывел из себя дирекцию, в подвальный карцер до окончания учебного дня. Достоверно известно, что подобными методами за годы существования Государства на тот свет успели отправить 30 человек, а свыше двух сотен перевели на инвалидность различной степени. Жестокость этих положений вызвала в свое время бурное осуждение некоторых представителей французской элиты, навроде Анри де Кериллиса, Кристины Фурнье, Максима Вейгана и Франсуа Дарлана - но остальные сумели убедить всех, кроме супруги всемогущего Магистра, в своей правоте. И действительно, как прикажите воспитывать представителя богоизбранной нации, если его не истязать телесно? Это получится какая-то тряпка, а не "гордый орел возрождающегося народа".

• "Юные орлята" маршируют.
• Лесной поход "орлят".
• Участницы "Союза девочек" приветствуют Льва Победоносцева.
• Члены "Движения радости" в Лионе, на партийном съезде.

1/4

Одним из важнейших компонентов образования становились массовые детские организации. В 1930-м указом Франсуа де ля Рока все конкурирующие с "Юными орлятами" объединения, включая даже верные церковные отряды и в большинстве своем аполитичные скаутские патрули, были запрещены. Теперь структуры Народно-государственной партии получили монополию на присутствие в учебных заведениях и организацию досуга учащихся. Безусловно "Юные орлята", куда брали парней от 10 до 18 лет, были наиболее массовыми: 96% всех школьников мужского пола указанного возраста состояло в рядах движения Антуана Сент-Экзюпери. Кроме них, также существовали и активно действовали "Союз французских девочек" (от 7 до 14), "Движение радости" (девушки от 14 до 18) и "Новые французы" (мальчики от 7 до 10). Общими чертами всех движений были: их милитаризованность, склонность к контролю личной жизни своих членов, иерархичность и, безусловно, проведение в жизнь нужной элитам пропаганды. Организации также предоставляли поле для самодеятельности учащихся, открывая им доступ к большинству форм коллективного отдыха. Юноши обожали походы под предводительством старших товарищей и военно-полевые игры, которые велись с остервенением и бескомпромиссностью; у девушек популярностью пользовались совместные ночевки на сеновалах под луной и занятия гимнастикой на открытом воздухе. Если женские движения еще позволяли своим участницам вольности в подборе одежды, то у "Орлят" все было предельно строго: они должны были носить уставную форму (синий пиджак, белая рубашка, штаны и красный галстук) всегда, приходя в свой "отряд" - многие же предпочитали не расставаться со своей формой и на простых прогулках. Членство в указанных организациях никогда не было де-юре обязательным: но если ребенок от него уклонялся, то это был весомый повод для подозрения его родителей в оппозиционности, особенно если раньше дите участвовало во враждебных к НГПФ объединениях.

Пропаганда активно внедрялась в общеобразовательный процесс, причем туда, куда, казалось бы, ее не пристроить никак. Еще на первых уроках дети начинали заряжаться ненавистью к "недонациям" и "недочеловекам", внушение шло постоянно, но зачастую тонко. Например: ученик неправильно сложил 2+3 и получил 6; учитель говорит, что так глупо считают только немцы, у французов же всегда 2+3=5. С начальных классов велось преподавание расовой и национальной теорий; знание этих дисциплин было обязательным для дальнейшего образования. Историю народная государственность трактовала как летопись поступков великих людей, вынужденных отвечать на те или иные вызовы своего времени - и по-настоящему великие как раз побеждали обстоятельства, утверждая себя превыше злой судьбы. Учебники приводили в примеры Карла Великого, Жанну д'Арк, Людовика XIV, Лазара Карно, Наполеонов I и III, Франсуа Базена и многих других, дабы показать молодому поколению тех героев, что создали Францию. Распространение получила городская легенда о "больной голове и ноже в спину" - согласно ей, победу у Парижа украли Наполеон VI, которого ненавидели все вожди Государства кроме неизменяющегося Морраса, и нанесшие предательский удар социал-демократы.

Борьба за культуру

”

- Коллега, это правда, что к вам музы приходят? - Спросил у Шарля Морраса Лев Победоносцев. - Да, чистая правда. - Странно: ко мне их только под конвоем доставляют. - Политический анекдот времен Французского Государства.

“

Шарль Моррас, де-факто курировавший всю культуру Франции.

Вторая Республика, что бы не говорили ее противники, очень многое дала мировой культуре. Здесь снимались культовые, значимые фильмы - чего стоит только легендарный "Город вечных огней" (1927), положивший начало целому жанру нуарной научной фантастики. Тут творило множество писателей, смело экспериментировавших в своем творчестве; одновременно существовала плеяда деятелей, творивших в более традиционном ключе. При этом исчезли все запреты времен Империи, не осталось закрытых для обсуждения тем - общепризнанно, именно в Париже 1920-х царила наибольшая свобода печати в мире. Многими интеллектуалами это воспринималось как позорное декаденство и символ начала конца европейской цивилизации: действительно талантливые люди, подобные Шарлю Моррасу, Роберу Бразийаку, Пьеру Дриё, Луи-Фердинаду Селину, Абелю Боннару указывали на разложение современного общества, справедливо критикуя как общество, так и человеческие нравы в частности. Победа НГПФ позволила Государству взять контроль за культурой в свои руки: новым министром в кабинете Рока стал Моррас, которому, по его старости, ассистировал Боннар.

Одним из первых шагов новой власти (май 1930) стала полная национализация большинства успешных кинокомпаний - они объединялись во Французский кинематографический трест. Его начальником был Робер Бразийак, кандидатуру которого на столь ответственный в Высшем Совете продавил Победоносцев. Теперь Французское Государство обладало монструозной машиной пропаганды, не имевшей тогда аналога во всем мире: пользуясь более чем щедрым спонсированием, ФКТ немедленно развернул бурную деятельность, желая оправдать оказанное доверие. К сотрудничеству с новыми властями были привлечены признанные кинозвезды вроде Александра Гитри и ...., а съемки проходили при лучших декорациях. Активно использовались достижения авангарда - передовые методы съемки, блестящая операторская работа. Однако от большей части наследства этого направления было решено отказаться, так как смелые эксперименты творцов прошедшего десятилетия не были предназначены для массового зрителя, а вожди Государства видели в кино в первую очередь эффективное средство пропаганды. На этой почве из Франции бежит в 1932-ем Рене Клер, которого от ареста с предсказуемо печальными последствиями спасла только его известность в мире.

Но даже некоторый отток деятелей искусства не мог остановить Трест, разогнавшийся ближе к середине 1930-х до небывалых скоростей. Подчиненные Бразийака выдавали новые фильмы рекордными темпами, причем умудряясь угодить всем - и элите, и народу. Можно отметить такие батально-исторические картины, как "Поход Карла Великого", "Небо Аустерлица", "Поля Праги", в которых зрителю демонстрировались героические подвиги простых солдат, его доблестных предков в борьбе со всеми возможными врагами. Разумеется историчность была весьма условной и полотна были предвзятыми, но за счет игры актеров, операторской раюоты и режиссерских решений они пользовались кассовым успехом не только на Родине, но и за границей страны. Также снимались бытовые картины, прославляющие новый строй и повествующие о плачевной жизни рядовых граждан в годы Второй Республики - "Магазинчик", "Трактир на полях", "Кольцо для невесты". Такие произведения тоже стабильно покрывали расходы своих создателей и обеспечивали людей

Съезд НГПФ в 1939, запечатленный в "Триумфе народной воли".

Отдельно стоит упомянуть масштабные, эпические документальные фильмы, создаваемые по специальному заказу "Вечного государства" для освещения ключевых моментов его истории. В этот список входят: "Зима, изменившая мир", "Олимпия", "Триумф народной воли" и "Если будет война". "Зима" повествовала о приходе народных государственников к власти: к сожалению, до нас не дошли кадры с участием репрессированных еще до войны Жака Дорио и Анри де Кериллиса, игравших крупную роль в победе НГПФ над "Движением за республику" Блюма. Выход "Олимпии" был приурочен к проведению в Париже олимпийских игр 1936-го года, этому потрясающему триумфу французской дипломатии того времени. В ней давался обзор возведенных объектов а также рекламировалось само Государство, его устои и принципы. "Триумф народной воли" же демонстрировал зрителю съезд Народно-государственной партии Франции в Лионе, случившийся в 1939-ем. В былинном полотне отображены все ключевые события того памятного события - торжественный и необычайно масштабный парад делегаций, прибытие членов правительства во главе с президентом на одном самолете. Особенное место отведено речам, выступают все важные персоны Государства. Анри Петен: "Я стар, но моя решимость увидеть нашу победу как никогда сильна и велика". Оливье Фурнье: "Франция везде! Позади вас, слева и справа от вас, впереди вас - это все Франция!". Франсуа де ля Рок: "Вопреки скептикам, наша страна стерла различия между классами. Все мы - французы!". Марселя Деа: "Власть можно захватить грубой силой, но удерживается она только любовью к народу, заботой о нанародузнанием о его нуждах". Лев Победоносцев: "Не берегущая чистоту крови нация обречена, как обречены и отвернувшиеся от Господа народы. Прекрасно видеть, что мы, французы, на правильном пути!". Шарль де Голль: "Возрождение нашей армии есть залог возрождения нации". В конце фильма на трибуну выносится Знамя Павших, с помощью коего освящаются знамена новых армейских полков, батальонов Государственной Гвардии и подразделений "Юных орлят". Заканчивая рассказ, можно привести простой факт - Бразийак отснял в общей сложности 150 километров кинопленки, из которых склеил 4-х километровое полотно.

Более традиционный тип изобразительного искуссива - живопись - тоже не ушла от пристольного внимания новых элит. Однако здесь, во многом по настоянию Оливье Фурнье, были решительно отторгнуты "новомодные" веяния в виде авангардизма и "тому подобных извращений". Его точка зрения была близка многим в Совете, современное искусство же там не имело горячих поклонников, так как и Моррас, Бразийак, и Дриё, курировавший культурный блок правительства, видели в нем лишь происки германских коммунистов. Результатом споров стало неожиданное явление министра труда Марселя Бюкара в подвыпитом состоянии на выставку авангардистов 4 июня 1932 - он в весьма эксцентричных выражениях прокомментировал все им увиденное, многократно оскорблял стоявших рядом мастеров, интересовался их национальной принадлежностью и тайными кровными связями их матерей с Фогельсбургом. Наконец, он распорядился арестовать всех художников и закрыть саму экспозицию: она откроется вновь уже в 1933 под уничижительным названием "Выставка дегенеративного псевдоискусства". Однако вскоре похождения Бюкара позабудутся, так как в 1936-м в Польше Рокоссовский посетит, по совету своего тестя, выставку "Рощи Минервы" и устроит там уже настоящий погром в своем любимом стиле.

• "Национальная революция" - самый известный плакат довоенного Государства.
• Преемственность армии от галлов.
• А. Петен и приветствующие его дети.

1/3

Поддержку от Французского Государства получали те, кто творил в жанре реализма или, как его назвал Марсель Деа, "народном стиле". Для этого направления были характерны стремления показать обыденную действительность в угодном властям стиле: рисовались бытовые полотно, прославлявшие реформы Государства и жизнь при нем. Но в ФГ по-настоящему расцвели плакаты - они позволяли красочно, ярко и быстро донести до населения ключевые положения государственной пропаганды. Пожалуй, не будет лишним перечислить наиболее знаменитые французские плакаты довоенного периода: так, на одном из них маршал Петен стоял в окружении маленьких детей и школьников, а подпись гласила: "Спасибо Государству за счастливое детство!". На другом Марсель Деа, стоя на холме, радостно приветствовал идущих на фабрику здоровых, веселых и красивых рабочих - "Сбылись мечты народа!". Популярностью пользовалось также изображение мужчины и женщины, сажавших дерево "процветание" в лучах яркого Солнца "1930", которое своими лучами отгоняло от них пугающе черных собак "Коммунизм", "Анархизм", "Либерализм", "Пацифизм" и "Социал-демократия". К сочинению текстов, разъясняющих суть каждого плаката, привлекались лучшие поэты Франции: на этом прибыльном и востребованном поприще выдвинулось немало новых талантов. Иногда борьба с неугодным искусством принимала откровенно варварский характер - так, в 1934-м был уничтожен оригинал картины Делакруа "Свобода, ведущая народ".

Власть над французской литературой перешла практически безраздельно в руки Шарля Морраса, ветерана как литераторства, так и политики, везде оставивший после себя крайне неоднозначную память. Практически сразу после прихода Народно-государственников к власти, прекратилось изжание книг французских Просветителей, особенно их радикального, демократического крыла. В 1932 Л.К. Победоносцев церемониально сжег полное собрание сочинений Жана Руссо; следом за ним в огонь полетели сборники речей, писем и документов знаменитых монтаньяров, а Шарль Моррас на том же митинге страстно признался в любви к Шарлотте Конде. Цензуре подвергся многострадальный Мольер: например, великая сатира "Тартюф" за все существование ФГ ни разу не переиздавался. Из библиотек изымались книги Эмиля Золя, де Сада и Ромена Роллана, чьи труды были признаны "антинародными по существу и глубоко противными французскому сознанию". Ограничениям подверглись Жюль Верн, А. Дюма (оба) и Виктор Гюго: их произведения выходили с цензурными купюрами, а кое-что совсем не печаталось. Печальнее была судьба одного из основоположников декаданса, классика европейской литературы Шарля Бодлера - он был признан "отвратительным, упадочным и безбожным разложенцем" и с позором изгнан из сонма французских поэтов. Продвигались же те литераторы, которые выдвигали в своих произведениях угодные властям идеи. Можно вспомнить таких людей, как Рене Бонапарт, Морис Баррес .... - их активно печатали, изучали в учебных заведениях, рекламировали для изучения в свободное время.

Далеко не все восприняли приход НГПФ к власти позитивно - и далеко не всех была готова терпеть новая власть. Так, видный философ-еврей Анри Бергсон уже в феврале 1930 решительно отказался от всех ранее присвоеннных ему наград и почестей. Волнения и заботы свели его в могилу весной того же года; за "неправильную" диссертацию по философии в 1934 Жан-Поль Сартр отправился в "трудовой лагерь" вблизи Тулона, где проведет долгие десять лет - его освободит только падение самого режима, а по соседству, тоже в заключении, будет находиться Симона Бовуар - она, к сожалению, не вынесет тяжелейших условий существования и унизительных работ. Уже во времена Французской конфедерации эти двое станут признанными символами духовного сопротивления тоталитаризму, а Сартр сможет начать фантастическую карьеру политика и литератора.

Дипломатия первых лет

Пьер Лаваль, министр иностранных дел ФГ.

Французская республика, несмотря на внутреннюю нестабильность, всегда проводила в жизнь один внешнеполитический курс - играя на противоречиях вчерашних победителей и их страхе перед красной угрозой власти Парижа пытались добиться снятия наложенных ранее ограничений. Поэтому Франция была готова принять активное участие в Антисоциалистическом пакте Георгия Злобина только если ей вернут право на воссоздание полноценных вооруженных сил. Кроме борьбы с Версальским договором, французы всячески скрепляли свой союз с Итальянским государством Акилле Стараче, которое было заинтересовано в наличии крепкого союзника на случай войны с северо-восточным соседом.

Министром иностранных дел Франсуа де ля Рок внезапно сделал Пьера Лаваля - ренегата от мира социал-демократии, который в ходе избирательной кампании 1929, почувствовав, где настоящая сила, тайком передал в распоряжение Народно-государственной партии 15 чемоданов компромата на лидеров "Движения за республику". Также он в принадлежавших ему СМИ развернул настоящую травлю Камилла Блюма, публикуя самые антисемитские истории и анекдоты. Именно своим предательством Лаваль купил себе и карьеру, и пост главы МИД, который раньше он занимал в нескольких правительствах левоцентристов. Получив желаемый пост в свои руки, Пьер развил быструю и плодотворную деятельность, результатом которой стал его доклад от 8 мая 1930 на заседании Высшего Французского Совета. Он предложил хозяевам Государства внешнеполитическую доктрину "прагматичного антикоммунистического реализма":

• Коль скоро Германия является природным врагом Франции, с ней невозможны обстоятельные переговоры; учитывая внутренний строй немцев, они вдвойне враждебны;

• Европейские державы склонны к сотрудничеству на антисоциалистической основе: нужно использовать себе на пользу тот страх, который красные возбуждают по континенту;
• Необходимо наладить отношения с бывшими союзниками по Антанте - Скандинавией, Италией, Ирландией и Румынией с Турцией. Это позволит Франции обрести устойчивую почву под ногами на международной арене;
• Франция должна также пытаться сойтись с Британией и Россией - обе эти страны представляют интерес, так как могут при соблюдении ряда обстоятельств обеспечить возрождение французской военной мощи, надеясь натравить ту на немцев.

Планы Лаваля были довольно-таки амбициозными, и именно этим они пришлись по душе Верховному Совету. Он утвердил предложенную концепцию, а президент Анри Петен подтвердил практически полную самостоятельность главы МИД в его решениях и действиях, выведя Пьера из-под любой ответственности перед премьер-министром.

Корнелиу Кодряну приветствует Лаваля в Румынии.

Начать реализацию своей доктрины П. Лаваль решил с самого простого. Он прибывает 6 июня 1930 с государственным визитом в Румынское Благословенное Национальное Государство, где его ласково и радостно принимают вожди Валахии - Корнелиу Кодряну, Михай Панки и Ион Антонеску. Подписывается десяток договоренностей, которые крепко-накрепко связали Румынию и Францию. Так, Париж начал помогать в нелегком деле перевооружения армии РБНГ и возведении полноценной военной промышленности, а румыны в обмен передавали дешевые сельскохозяйственные продукты, которые шли на потребление в "трудовых армиях". В этом же году состоялась личная встреча Петена и Стараче в Риме: президенты в обращении подчеркнули свое непоколебимое стремление противостоять красной угрозе и необходимость дальнейшего укрепления франко-итальянского союза. В Дублине тоже благосклонно отнеслись к перевороту Народно-государственников: диктатор Оуэн О'Даффи неоднократно выступал в поддержку французских начинаний, а в 1933-м подписал оборонительный союз, плавно возрождавший традиционный альянс между государствами.

Однако не все было радужно у просто для Лаваля. Ему пришлось столкнуться с большим разочарованием: пришедший к власти в 1930-м Николай Кондратьев оказался необычайно несговорчивым и неудобным партнером. Необычная, но такая многообещающая, заманчивая мысль о франко-русском союзе теперь превращалась только в мечту. Видный сторонник нового правителя, убежденный пацифист, антимилитарист и влиятельный депутат Совета Тимофей Богданов, заявил во время заседания правительства: "Россия - это мир!", тем самым разочаровав вождей Государства донельзя. Контакты сокращаются: более того, после "ночи длинных свечей" российское руководство закрыло совместную м французами школу авиастроения под Казанью, тем самым лишний раз подтвердив свое недружелюбие. И в то же время Пьер Лаваль и Оливье Фурнье не собирались окончательно отказаться от своего уж очень манящего плана, отчаянно пытаясь сблизиться с послом Александром Щедровым и убедить того стать верным лоббистом нового дипломатического проекта. Стоит помнить, что у их задумки имелась оппозиция внутри Совета: Победоносцев, Моррас, Бюкар и, отчасти, Деа с де Голлем не видели большого смысла в заключении альянса со старинным врагом Франции.

Генри Джон Беккер, президент Британского Содружества.

Все куда лучше обстояло с Британией, где на выборах президента триумфальную победу одержал Генри Джон Беккер - представитель левой "Партии труда". Он, неожиданно для многих, активизировал сношения с Парижем: в 1931-м состоялись по-настоящему прорывные переговоры на высшем уровне, которые стали заслуженным триумфом министра иностранных дел Франции. Лондон тогда выделил крупный транш на восстановление оборонной промышленности южного соседа; расширилось сотрудничество военных, открывались новые школы барелестроения в Шотландии и авиационного дела - на Уайте; наконец, Беккер также пообещал учитывать французские интересы в Лиге Наций. Англо-французское сотрудничество становилось все более и более тесным, охватывая многие сферы производства и военного дела: Лаваль действительно сумел тонко сыграть на глубинных страхах британской элиты, и теперь та спешно раскошеливалась, пытаясь вырастить из Франции "боевого хомяка" против Германской Социалистической Республики. Вторым его крупным успехом стал пересмотр "Лондонского договора", который расширил допустимый военно-морский флот Государства в два раза - именно Генри Беккер выступил инициатором этой акции, что в Париже оценили особенно высоко. Ближе к середине 1930-х уже вся Европа превосходно знала о постепенной ремилитаризации Франции, но Британия неизменно занимала профранцузскую позицию, тем самым помогая реваншистам завершить перевооружение.

Можно сказать, подарком судьбы для Французского Государства стал переворот 5 октября 1930 в Польше - марионеточный режим Романа Дмовского был свергнут патриотично настроенными офицерами во главе с Константином Рокоссовским. Франция тут же признала полную легитимность нового правительства: туда уже 1 ноября вылетел Пьер Лаваль, убедившийся в огромном желании Рокоссовского сотрудничать с французами. В последних очередной диктатор Европы видел и братьев по вере, и защиту от русских, и естественных геополитических союзников. В свою очередь Франция была заинтересована в союзнике на востоке от Германии: 5 ноября глава МИД ФГ и правитель Польши заключают союз, а вскоре Париж начал поставлять в Третью Речь Посполитую барели, автоматы и грузовики - поляки расплачивались клятвами в вечной преданности и с/х. Над ГСР явственно нависла угроза войны на три фронта - с французами, итальянцами и поляками - и эта мрачная перспектива только обострила паранойю Ульбрихта, которому небезосновательно представлялся заговор капиталистических держав Европы против его страны. Также можно отметить, что именно нерешительность российского правительства - оно никак не отреагировало на свержение своего верного вассала - стала первым сигналом, который для вождей ФГ означал слабость всей России.

Фредерик X, король Скандинавии.

Новым королем Скандинавии 5 мая 1932 стал Фредерик X - член правившего с 1925 "Национального союза Севера". На торжественной, роскошной церемонии коронации от Французского Государства присутствовали Пьер Лаваль и Марсель Деа - уже только этот один факт вполне способен отразить степерь близости отношений двух реваншистских диктатур. И хотя Оливье Фурнье был совершенно не в восторге от личности монарха, это никак не мешало Франции все активнее и активнее сближаться с северной страной. В период с 1930 по 1936 Скандинавия и Государство заключили свыше 50 торговых договоров; также Париж помогал своему старинному союзнику в наращивании военного потенциала, создавая с нуля барельные войска Гетеборга. Сам король был отчаянным франкоманом, что облегчало работу посольству указанной державы; его ближайший докладчик, Мартин Экстрем, тоже полагал восстановление скандинавского величия возможным только при союзе с французами - ну а кадровые военные всегда бравировали близостью с Францией.

Настоящим же триумфом французской дипломатии стала Версальская конференция января 1936 года - встретились главы Французского Государства, Италии, Речи Посполитой и Скандинавии; делегации в своих владениях принимала семья Фурнье. Несмотря на их желание, румыны не получили приглашения на встречу, за которой следила вся мировая пресса. Там Анри Петен, Акилле Стараче, Константин Рокоссовский и Фредерик X выступили с резкими антикоммунистическими заявлениями, а трое первых заключили тот самый Антисоциалистический пакт, о котором в прошлом десятилетии грезил Георгий Злобин. Скандинавский монарх вежливо и с видимым сожалением отказался подписать договор, ссылаясь на слабость своих вооруженных сил и оппозицию в правящей партии. Теперь ФГ, ИГ и ТРП торжественно обязались всячески бороться с коммунизмом и не вести дел с социалистическими странами; в тайных протоколах, названных "протоколами Ковальского" по фамилии предложившего, впервые встречается разграничение будущих сфер влияния - пока что только в Германии. Бурное празднование заключения пакта сопровождалось танцами, вином и демонстрацией новинок французского кинематографа - согласно сведениям из дневника Кристины Фурнье, после просмотра "Орлеанской девы" женщины еще полчаса плакали, а мужчины больше часа проклинали Британию и предателей. Впрочем, нам также достоверно известно о другом инциденте - уже к самому концу вечера Константин Рокоссовский, уже поразивший всех своими великолепными манерами, попросил сыграть польку и буквально вытащил на танец жену Магистра; когда музыка закончилась, Начальник государства польского страстно поцеловал шокированную неожиданной эленеожиданнойего танца Кристину.

Подписание "Антисоциалистического пакта" позволило Пьеру Лавалю наконец-то занять достойное место среди французских вождей. Уже в феврале 1936 он впервые посещает женскую сторону Версаля, где гостит два дня, полностью очаровав домашних Оливье. После этого можно говорить о его окончательном возвышении: он стал членом Совета и получил равный со всеми голос при решении важнейших государственных дел. Однако "правая" часть ВФС - Л. Победоносцев, Ш. Моррас, Ш. де Голль, А. Кериллис - по-прежнему будут видеть в нем "социал-ренегата" и относиться к нему не лучше, чем прежде. Министр будет понимать неустойчивость своего положения, что заставит его быть, во-первых, осторожнее, во-вторых, эффективнее справлять собственную работу, надеясь когда-нибудь оказать хорошую услугу своим ненавистникам.

Пролог террора

Пьер Пюшё - человек, ответственный за работу карательной машины ФГ.

Народно-государственная партия Франции никогда не отрицала необходимости осуществления практики террора - т.е. комплекса мер, направленных на запугивание и подчинение населения. В свое оправдание народно-государственники говорили об окружающих молодое Государство угрозах - коммунисты как свои, так и чужие, сионистские круги, социал-пацифисты и российские агенты - каждый враг безусловно опасен, и каждый только и ждет удачного момента. К тому же, пронаргосовские интеллектуалы (Моррас, Бразийак, Дриё, Боннар и многие другие) на протяжении всех 1920-х годов трубили о вырождении целой нации, ее страшном духовном обнищании, прервать которое можно только экстренными мерами.

Проводить те самые экстренные меры в жизнь было поручено Оливье Фурнье и рожденной по его инициативе в 1930-м году "Государственной Гвардии". Эта уникальная на тот момент военизированная организация, напоминающая военно-монашеские ордена прошедших эпох, должна была стать в руках вождей новой Франции послушным инструментом запугивания и политического сыска. С этой целью Фурнье выделяет специальную структуру "регуляторов", во главе которых встал крайний антикоммунист и старый спонсор НГПФ Пьер Пюшё, с необычайной готовностью принявшийся за дело. Именно этому тихому интеллигенту в смешных очках и с небольшой залысиной предстояло стать олицетворением террора и геноцида, которые он будет направлять в необходимое остальным лидерам русло. Ряды регуляторов пополнялись в основном из штурмовых отрядов Народно-государственной партии; к ним присоединялись уголовники, желающие "исправиться", и бывшие жандармы, вынужденные по тем или иным причинам оставить службу в органах правопорядка. Примечательно, что экс-жандармы чаще всего увольнялись из органов Второй Республики за превышения полномочий и проявления жестокости по отношению к арестованным.

Вывезенный в Германию снимок первой партии заключенных.

Первый мужской трудовой лагерь (как они официально назывались) возник в окрестностях Парижа ранней осенью 1930 и был "образцово-показательным". Местные узники сносно питались, их не изнуряли тяжелыми работами, не практиковались пытки или иные способы принижения человеческого достоинства и даже дозволялись передачи "с воли" и свидания с семьей. Контингент тут был "идейно-политический": здесь находились видные деятели последнего правительства демократической Франции, коммунисты, прочие леворадикалы и социалисты различного окраса. Всего здесь содержалось примерно 8500 человек. Можно отметить для лучшего уяснения сути, что в Дранси содержался министр промышленности при Блюме Поль Рейно, в свое время отказавшийся от публичного самооговора. Сюда смело водили иностранных посетителей, дабы у тех сложилось наилучшее впечатление о "французском правосудии", которое, по словам главы юстиции Кериллиса, "милосердно огородило врагов нации от праведного гнева народа, могущего их растерзать на свободе" - получалось так, что заключенные Дранси должны быть благодарны Государству за спасение их от остальных французов. Из гостей, побывавших тут до 1939, когда лагерь будет переведен на общий режим, стоит упомянуть Ларису Рейснер (1935) и Эдварда Вуда (1936) - российская журналистка и английский президент кардинально разошлись в оценках показанного им. Если для первой это стало свидетельством чудовищности и людоедскости режима, то второй оказался впечатлен "милосердием" и позже многократно выступал в поддержку французской системы наказаний.

Важным шагом в окончательном становлении тоталитарного режима стало принятие в 1932-м году "Кодекса Петена" - нового уголовного законодательства Французского Государства. Над ним работала целая комиссия под председательством Кериллиса и деятельном участии Льва Победоносцева, на котором настояли радикалы из правительства: они боялись, что кодекс получится слишком либеральным и терпимым по отношению к национальным врагам. Их подозрения не оправдались, а надежды были превзойдены: "Кодекс Петена" и ныне считается одним из самых суровых законодательств Европы. Полная уголовная ответственность начиналась с 12 лет; вводилась круговая порука за проступки члена семьи; близкие родственники осужденного должны были под страхом наказания принять участие в его обличении. Но максимально жестоко обращались с "врагами нации и Государства" - лицами, осужденными за особо тяжкие преступления. Они не имели права на амнистию или досрочное освобождение иначе как по решению президента; им сокращались пайки; их родственники поражались в правах гражданского состояния даже в случае деятельного участия в обличении деятельного; наконец, доказанное членство в коммунистической партии ровнялось, по изначальной редакции, смертному приговору - по просьбе П. Пюшё меру наказания изменили на заключение в трудлаг. Принятие нового кодекса широко отмечалось: были устроены масштабные народные гуляния, а в провинциях даже показательные расправы на потеху толпе над родственниками коммунистов.

• Жан-Поль Сартр, самый знаменитый заключенный.
• Леон Дегрель, "Бордосский султан".

1/2

Система трудовых лагерей после 1932 начала развиваться ударными темпами, постоянно получая все новых и новых номеров в свое полное распоряжение. Помимо демонстрационного Дранси существовали: грандиознейший комплекс из 60 лагерей у села Нацвейлер, обслуживавший интересы ВПК; единственный женский трудлаг под Бордо, порядки и нравы которого позднее станут предметами множества исследований; официальный "лагерь смерти" поблизости от Тулона, главной задачей которого было постоянное умерщевление контингента и так далее. Распространенность лагерей позволила Жану-Полю Сартру, самому известному узнику Нацвейлера, впоследствии объявить о существовании "Империи Регуляторов" как автономного образования внутри Французского Государства, которое обладало многими признаками государственности: территорией, монополией на насилие в своих владениях, подданными и так далее. Стоит ли отдельго говорить, что нравы и быт в трудлагах и близко не приближались к тем, довольно высоким, стандартам, демонстрировавшимся почетным гостям в Дранси? Здесь номера работали 12-14 часов в сутки на износ, получая крайне скудное питание, которое из-за усталости и съесть-то не могли; практически отсутствовала достойная медицинская помощь; начальство окружало заключенных провокаторами, стравливало бараки, всячески мешая объединению людей; наконец, с 1936-го, под Тулоном начали ставиться научные эксперименты над людьми. Народные государственники великолепно научились использовать голод как крайне эффективное орудие контроля: никогда не кормя досыта и лишь поддерживая жизнь в своих номерах, палачи постепенно опускали их до такого страшного состояния, в котором ни о чем кроме жалкой пайки не думается. Именно увеличение ничтожного рациона было главным аргументом регуляторов, вербовавших очередного осведомителя; теперь достоверно известно, что Леон Дегрель, комендант того самого женского трудлага в окрестностях Бордо, использовал для принуждения к сожительству "убойную комбинацию" - полгорбушки серого хлеба с тоненьким кусочком сальца.

В 1932-м специальная комиссия Гвардии под руководством М. Бюкара прибыла в замок Иф: место немедленно вернуло себе статус важнейшей политической тюрьмы, которой оно было во времена Империи. После проведения небольших работ, туда свозят бывших министров Второй Республики, виднейших коммунистов и социалистов, посылать которых в трудовой лагерь было опасно - там они могли, по мнению П. Пюшё, вызвать мятежи однопартийцев и сторонников. Обстановка замка Иф была куда более зловещей, гнетущей и мрачной: тут Государство обеспечило по-настоящему эффективную изоляцию узников, зачастую не видевших дневного света. Они, конечно, могли бы похвастаться лучшей кормежкой и наличием медицинского обслуживания, но на практике это все только растягивало пытку. Пытку, которая должна была тянуться всю оставшуюся их жизнь - и поэтому-то о них так "заботились". Наблюдение за заключенными было постоянным; разумеется, предпринимались все меры, чтобы не допустить попытки самоубийства: регулярно ходили караулы, в камерах не было ничего острого, а кровати заменялись матрасами. Раз в неделю - по воскресеньям - обитателей средневекового замка выводили на прогулку, длившуюся три часа. Пожалуй, некоторым плюсом их жизни можно назвать отсутствие обязательных в трудлагах "уроков политической грамотности": местных узников Государство и не пыталось переделать в своих сторонников. Также тут сознательно не применялась смертная казнь - даже когда один арестант напал на караул, все ограничилось трехдневным карцером и лишением прогулок на три месяца.

Использование дешевого труда заключенных позволило властям Французского Государства нарастить темпы промышленного производства и уже с 1933-го начать выпуск новых барелей. К 1936-му, переломному году в истории режима, в системе трудовых лагерей находилось, по обобщенным данным, свыше 600 000 человек - мужчин и женщин, юношей и находящихся в летах отцов семейства. В заключении, правда, на различных от случая к случаю условиях, были такие общественные деятели, как Поль Рейно, Эдуард Даладье, Александр Миттеран, Жозеф Кайо, Филипп Магери, Жан-Поль Сартр, Симона Бовуар, Аристид Бриан, Жанна Пикар ("пропала без вести" в марте 36-го), Шарль Маркс, Жорж Бидо, Марк Беньё, Жан Мулен и многие другие. Оппозиция внутри страны скончалась в непродолжительных, но страшных мучениях: только в Нумидии, и то на крайне зыбкой, полулегальной основе продолжали свою работу самые смелые социал-демократы; парализованные событиями "Бешеного января" и всем последующим коммунисты раскололись - "верхи" были физически уничтожены, кое-кто сбежал в Германию, а многие оказались в трудовых лагерях или на расстрельных полигонах, в зависимости от важности занимаемого раньше поста. В конце раздела можно также упомянуть, что за период от 1930 до 1936 Государство покончило с проституцией весьма решительным способом - ночных работниц приводили в "дома целомудрия", где они должны были пройти перековку: согласно же исследованиям Франсуа Олланда, эти дома превращались в хорошо замаскированные и высококлассные вертепы.

Внутри Версаля

Вотчина семейства Фурнье, ставшая воплощением всей верхушки ФГ.

Переворот января 1930-го года привел к власти довольно-таки разношерстную, неоднородную группу людей. Здесь были представлены крайне правые (Л. Победоносцев, Ш. Моррас, частично Ш. де Голль), более-менее традиционные консерваторы (Франсуа де ля Рок, Анри де Кериллис, сам Анри Петен), неосоциалисты (М. Деа, М. Бюкар, Л. Жуо, О. Фурнье) и "социал-ренегаты" (Ж. Дорио, Г. Эрве, Ж. Валуа и П. Лаваль). Подобное многообразие было вызвано рядом объективных причин: в Народно-государственную партию привлекались множество организаций с собственными программами; произошло слияние с ФННП, силой, представляющей высшие слои общества; французская политика 1920-х славилась нестабильностью и смена взглядов не была чем-то экстраординарным. До поры до времени все фракции спокойно уживались друг с другом, понимая необходимость сохранения мира во имя удержания обретенной государственной власти.

Но так не могло продолжаться долго. Уже поздней осенью 1930 только что созданная Государственная Гвардия вырезает, получив перед этим полное согласие президента и премьер-министра, практически под корень самых левых вождей - Жака Дорио, Густава Эрве и прочих. В ходе события, получившего название "ночь длинных свечей", из значимых фигур павших "социал-ренегатов" уцелел только Пьер Лаваль, в очередной раз вовремя занявший сторону сильных и купивший свое спокойствие разоблачением "левацкого заговора". Теперь число группировок сократилось до трех, что позволило Франсуа де ля Року выработать концепцию сохранения баланса внутри элиты - крайне правые получили под контроль духовную сферу общества, неосоциалисты занялись экономической программой, а общее руководство осуществляли "центричные" консерваторы. Внешняя политика осталась на Лавале, которого было крайне трудно отнести к какому-либо течению из-за его сказочной, поистине легендарной принципиальности. Стоит сказать, что оставшихся у власти людей многое объединяло: все они были убежденными шовинистами, антикоммунистами, милитаристами, французскими патриотами. В подавляющем большинстве своем они также являлись клерикалами, противниками светского государства во всех его проявлениях, выступали за государственный капитализм. Противоречий осталось немного - так, например, условные "тоталисты" (Деа, Победоносцев, Фурнье и Бюкар) выступали за постояное вмешательство государства в личную жизнь человека, а "либертарии" (Кериллис, Жуо) пытались им противостоять. Наконец, важно помнить, что эти фракции довольно эфемерны и эдак с "ночи длинных свечей" до 1937 ничто не нарушало идиллию.

Оливье Фурнье в середине 1930-х.

Самой влиятельной, разумеется, была фигура всесильного Магистра - Оливье Исидора Мари Фурнье. Бастард Наполеона VI достиг своего политического Олимпа и укрепился на нем после столкновения осенью 30-го с Дорио. Он стал вице-председателем Высшего Французского Совета - неконституционного органа власти, принимавшего абсолютно все значимые решения в Государстве, причем совещания чаще всего проводились на дому у Фурнье - в Версале, пожалованном его семье А. Петеном сразу после переворота. Опираясь на бесконечно лояльную Гвардию, полномочия которой постоянно, год от года, расширялись, Оливье стал наиболее могущественным лицом французской политики. Впрочем, он не старался узурпировать власть, дорожил принципом коллегиальности при обсуждении важных вопросов и был способен признать чужую компетентность. Самые теплые отношения сложились у Фурнье с Шарлем де Голлем, Львом Константиновичем и Роком: в то же время он не переносил общества Пьера Лаваля и старался избегать продолжительного личного общения с ним. Его любимая жена, Кристина, быстро освоилась с ролью радушной хозяйки великолепного имения: она была "душой" собраний, создавала на них дружелюбную атмосферу и обеспечивала супругу достойный тыл.

Лев Константинович Победоносцев совершил, казалось бы, невозможный взлет. Полукровка с откровенно мрачным прошлым, он зимой 1929 решился взять инициативу в свои руки, сделал правильную ставку, провел блестящую игру и сорвал шикарный куш: стал верховным капелланом всей Гвардии, министром по делам РКЦ и влиятельным членом Высшего Совета. Он активно участвовал во внутренней политике Государства: составлял "Кодекс Петена", курировал ГСШ и всячески продвигал возрождение традиционных ценностей. Главным его ресурсом оказалась вхожесть в Версаль: вся семья Фурнье искренне считала его близким соратником и, что более важно, надежным другом. Двери дома этого рода всегда были открыты ему; Кристина Фурнье послушно каждое воскресение пересказывала кардиналу свои грехи, а тот легко их отпускал. В Совете Победоносцев был лидером "тоталистов" и предлагал соответствующую повестку: милитаризация, расчет на свои силы, нарастание государственного контроля. На заседаниях он говорил часто, а вот на неформальных встречах предпочитал либо отмалчиваться, либо выступать с удачными проповедями. Трудно сказать, чтобы ему кто-либо особенно не нравился; пожалуй, как сам Лев будет позднее рассказывать, он всех и каждого попросту рассматривал как соперника в борьбе за влияние.

Франсуа Рок на демонстрации рабочих, 1934-й.

Премьер-министр Франсуа де ля Рок с головой ушел в рутинную, но такую необходимую для Государства работу: организовать, собрать, построить, вооружить, проконтролировать, проверить, наладить... Бывший лидер самой крупной части НГПФ был более чем доволен занимаемым положением и искренне верил, что делает только добро французской нации. Он всегда мог опереться на созданную им самим вертикаль государственной власти, которая делала его одним из сильнейших игроков "кровавой доски", как обозвал новую элиту Александр Щедров в своей знаменитой книге. К тому же, все участники Высшего Французского Совета признавали таланты вчерашнего полковника, его важность для сохранения внутрипартийного баланса и государственной стабильности. Франсуа высоко ценил честность в Совете: был полностью убежден, что промеж сановников не должно быть секретов или тайн. Равно дистанцируясь как от "тоталистов", так и от их противников, премьер отчаянно грезил по единому антикоммунистическому фронту в Европе. Он дружил с Фурнье, де Голлем и Кериллисом, высоко почитал как духовных наставников Петена, Морраса, Победоносцева, уважал смелость и навыки Деа пролоббировал его назначение на пост главы МИД. Рок был частым и желанным гостем в Версале, которому (практически уникальный случай!) нередко разрешалось остаться на ночь в дворцовом комплексе.

Сам министр иностранных дел превосходно понимал слабость своей позиции. Пьера Лаваля можно упрекнуть во многом, но вот дураком-то он точно никогда не был. Он тяжело переживал свое положение парии, которое начало улучшаться только к середине десятилетия. До того момента его не приглашали даже на простые заседания Совета, что уж говорить о неформальных дружеских собраниях - после подписания "Антисоциалистического пакта" годом ранее, чем остальные надеялись, Лаваль стал полноправным членом ВФС. Более того - в 1936-м он впервые приглашен на вечеринку, посвященную дню рождения маленькой Фантины Фурнье - и теперь Пьер собирался любой ценой сохранить таким колоссальным трудом завоеванный статус. Он откровенно подлизывался ко всем влиятельным лицам Государства, от Фурнье до Бюкара, никогда не повышал тон, а на посиделках с охотой брал роль шута, веселя окружающих грубыми антисемитскими остротами и различными пошлостями - нужно ради справедливости признать, получалось у него превосходно.

Анри де Кериллис на посту министра юстиции.

Пожалуй, единственным недовольным был министр юстиции Анри Кериллис. В декабре 1929 он, вождь Французской национальной народной партии, на переговорах с Марселем Деа и Львом Победоносцевым поддался их убеждению и пошел на заключение коалиции с НГПФ, хотя поступали и более щедрые предложения со стороны президента Блюма. Тогда ему обещали построить новое общество, огородить его от любых социалистических угроз и привести французскую нацию к реваншу и процветанию. Прошло более шести лет, и результаты сотрудничества откровенно перестали его радовать. Диктатура Народно-государственников, к которым заставили присоединиться и его однопартийцев (большая часть из которых с радостью подчинилась указанию сверху) с каждым годом становилась все лютее, а его попытки хотя бы приостановить этот процесс очевидно терпели неудачу за неудачей. Постоянно росло влияние правых радикалов на политику и неосоциалистов - на экономику; несмотря на хорошие отношения со всеми членами Совета, Кериллис как-то незаметно для себя оказался в изоляции, хотя, вроде как, никто не собирался подвергать его никаким мерам воздействия - у него просто шаг за шагом убавляли влияния на государственные дела. Таким образом министр юстиции был поставлен перед сложным выбором: он мог как смириться и превратиться в послушный инструмент, или пуститься в крайне рискованную собственную игру, где каждый неосторожный шаг или даже словцо могли запросто привести к участи хуже смерти, зато победа сулила невиданные трофеи...

Напоследок стоит рассказать о начальнике генерального штаба. Шарль де Голль получил этот пост за присоединение к парламенту в ходе "Бешеного января": он показал себя верным партийцем и истинным патриотом, ну, а о его полководческих талантах нечего и говорить. В генштабе де Голль немедленно развернул подготовку государства к войне: при нем этот орган стал прямо влиять на промышленное производство, нацеленное на удовлетворение постоянно растущих требований войска. Именно он курировал отношения с Британской республикой по части ремилитаризации Франции; таким образом Шарль стал влиятельным сановником. Наиболее дружен он оказался с О. Фурнье, которого полагал во многом примером для себя; бесконечно превозносил своего тезку Морраса; уважая Победоносцева, он по велению пятого чувства избегал слишком уж частых контактов; приятельствовал с Роком, Деа и Бюкаром - и только несчастный Лаваль опять оказался в "персонах нон-грата". На самом деле, неудивительно: превыше всего ценивший честь и преданность, Ш. де Голль никак не мог хорошо относиться к предателю, нарушившему, на момент 1930, уже пять обязательств. Шарль был другом не только Оливье, но и всей семьи Фурнье: он подолгу гостил в Версале, где его принимали с любовью и заботой, нередко поднимался вопрос обручения детей двух фамилий, возвысившихся при режиме Государства.

Анри Петен - формально всесильный президент, на деле - марионетка Совета.

Формальные институты власти - президент, Сенат, Верховный суд - не имели никакой реальной власти и послушно проводили в жизнь чужие решения. Даже далеко не все члены правительства действительно допускались к их обсуждению - тут можно вспомнить как Пьера Лаваля, так и Робера Бразийака с Леоном Жуо. Только избранные, доказавшие свою практическую полезность и безграничную преданность великому делу обновленной Франции приглашались как равноправные участники в Высший Французский Совет - неконституционный орган, на практике захвативший всю власть в Государстве. Именно на заседаниях Совета принимались ключевые решения, правительство и остальные должны были ограничиться ролью исполнителей. Де-факто практически все собрания вел Оливье Фурнье, имевший право решающего голоса, если мнения разделились пополам. Тут важно подчеркнуть: ни одного решения Магистр не принял в одиночку, он чрезмерно уважал принцип коллегиальности. Все постановления, указы, законы и приказы, выпущенные официальными органами власти, предварительно одобрялись большинством вождей в Совете - никак иначе они попасть туда просто не могли. Исключения были слишком редки: всего-навсего 160 нормативных актов (менее 0,5% от их общего числа, по округленным данным) были приняты после обращения того или иного трудового коллектива. Можно сказать, что форма правления во Франции была чем-то средним пежду разнузданной парламентской борьбой в Итальянском государстве и личной тиранией, установленной в Румынии и, с некоторыми оговорками, Польше.

Помимо рабочих собраний Совета, также существовали неформальные "дружеские визиты", когда влиятельные сановники собирались у кого-то из них на дому, отдыхали и как бы между прочим вели важные беседы. Чаще всего визиты проходили в Версале: это было любимое место отдыха у власть имущих, зачастую там проходили важные празднования, гостями которых становились все члены ВФС и приглашаемые от случая к случаю посторонние. В почете были как спокойные чаепития, в моменты которых элита напоминала один большой клан, так и бешеные танцы, на которых обязательно подавались изысканные вина - правда, О. Фурнье, ссылаясь на неуклюжесть, практически никогда не плясал, уступая тем самым свою супругу элегантному Шарлю или настойчивому Пьеру. Также уважением пользовалась роскошная охота на кабанов, на которую тоже выезжали всем "двором": лучшим охотником, по всеобщему признанию, был де Голль, а близко к нему подбирался кардинал Победоносцев, удерживавший первенство в кулинарии. Неожиданно для всех, стрелковое дело быстро освоил Пьер Лаваль, оказавшийся прирожденным застрельщиком мелкой дичи: это, вкупе с его уникальным талантом всех смешить, сделало его постоянным участником каждого выезда. Совместный отдых многое значил для вождей Государства, которые могли там получше друг друга узнать, поближе познакомиться и, наконец, расслабиться после тяжелых трудов на благо Родины. Еще можно упомянуть, что подобное трогательное единство активно пропагандировалось министерством Шарля Морраса: рядовые французы могли видеть и читать о небывалом единстве, которое воцарилось в верхах их общества.

Одним из самых авторитетных источников по отношениям внутри элиты Французского Государства была и остается книга Александра Щедрова "Рыцари кровавого стола". Посол Российской Демократической Республики был близок к ним, а с 1932-го года был допущен в Версаль - французы пытались заручиться его поддержкой в своих внешнеполитических комбинациях. На великого российского дипломата Государство в целом и его вожди в частности произвели сильное впечатление: настолько сильное, что он параллельно со службой принялся писать главный литературный труд своей жизни, обильно украшая его собственными иллюстрациями. Он описал как ужасную жестокость элит, так и их трогательную близость; постоянно подчеркивал, что решения принимаются коллегиально, и что раз оно поступило в официальные органы власти, то его воплощение в жизнь остается только делом времени. Во многом благодаря А.Р. Щедрову потомки узнали тонкости французской политики - например, значимость такой привилегии, как возможность ночевки в Версале, или про раскладку ручей секретарши Франсуа де ля Рока как сигнал всем посетителям о настроении шефа. Кроме Александра Романовича, историческими исследованиями на схожую тему занимались Франсуа Олланд, Габриэль Филиппо, Раиса Кузнецова, Роман Золотников, Герман Вольф; крайне интересные описания и интервью с первейшими лицами Государства остались после визита четы Рейснеров; наконец, в распоряжении историков все уцелевшие исторические архивы.

1936 - год решений

Пьер Лаваль подписывает Антисоциалистический пакт от имени Франции.

Новый, 1936-ой год, обещал стать по-настоящему переломным. Уже в январе детище Пьера Лаваля, "Антисоциалистический пакт", появился на свет как военно-политический альянс Франции, Польши и Италии. К ним явно тяготели Скандинавия и Великая Румыния, бывшие первыми кандидатами на пополнение стройных рядов блока. Президентские выборы в России, к сожалению французов, снова выиграл Николай Кондратьев; премьер-министром оставался Тимофей Богданов - эти люди дистанцировались от европейской политики, сфокусировавшись на возрождении промышленности страны. Зато президентом Британии стал Эдвард Вуд, консервативный антикоммунист, с которым рассчитывали если не подружиться, то наладить взаимовыгодное сотрудничество.

Долгожданное заключение пакта поставило новый вопрос перед французским руководством - требовалось поставить новые задачи перед всей страной в области внешней политики. Началось противоборство двух условных фракций: "прагматиков" и "реваншистов". Первые желали заручиться поддержкой всех оставшихся европейских государств - и Британского Содружества, и России - после чего нанести совместный удар по Центральной Европе. А после поражения социализма, прагматики собирались запросить от стран-победительниц заслуженных наград, в первую очередь территориального расширения и снятия последних, пусть и формальных, ограничений. Эту точку зрения поддерживал, в первую очередь, Анри Кериллис; осторожничающий де ля Рок тоже высказывал симпатии к такому плану, как и некоторые военные чины, боявшиеся наступать на Германию без одобрения влиятельных игроков. Им возрожали "реваншисты": нет, Франция не нуждается ни в участии, ни тем более в одобрении своих действий со стороны "презренных плутократий". Сотрудничество с ними не должно идти дальше торговли - а вот страны-члены "Антисоциалистического пакта" должны получить всю необходимую помощь. Собрав новую Антанту, Париж бросится на "красный лагерь", а потом, явив миру невиданную мощь, начнет диктовать свои пожелания с позиций силы. Среди "реваншистов" были, разумеется, Победоносцев, Фурнье, де Голль, Деа; сердцем Петен тоже принадлежал к их кружку. Пока что дискуссия шла мирно, но с каждым днем тон участников все повышался и повышался, а министр иностранных дел талантливо уклонялся от занятия той или иной позиции, предпочитая выжидать какого-то одного ему ведомого момента.

Варшавяне, 28 апреля 1941.

Впрочем, уже скоро внешние события заставили французских лидеров быстрее принимать решение - 28 апреля 1936 года в Варшаве произошла резня россиян и евреев: в общей сложности погибло 28 человек (4 - младше 18 лет), еще 20 пропало без вести. Сразу было понятно, что это не спонтанная акция насилия: отряды убийц были хорошо организованны и вооруженны, власти никак не пытались им препятствовать, больше того - перед осажденным посольством России появился сам Константин Рокоссовский, благодаривший граждан "за храбрость и верность польскому делу". С 1-го мая в России начался крупномасштабный политический кризис: Василий Шульгин, Борис Савинков, Евгения Спиридонова, Виктор Пепеляев, Павел Милюков, Алексей Князьков, Михаил Булгаков и Лариса Рейснер составили "Патриотический союз", контролировавший примерно половину парламента и ключевые новостные издания страны. Они собирались низложить верховную власть и объявить справедливую войну Третьей Речи Посполитой: ажиотаж захлестнул городские улицы, происходили уличные столкновения между сторонниками президента-антимилитариста и воинствующего, рвущегося на поле брани парламента.

Высший Французский Совет собрался 2-го мая в полном составе - даже президент Анри Петен превозмог свои недуги и удостоил остальных своим присутствием. Наверно, именно его наличие в комнате не позволило участникам совещания устроить настоящую потасовку - настолько кипели страсти в тот день. Умеренная часть правительства требоваоа немедленно дистанцироваться от Польши, оставив ту один на один с русскими - А. Кериллис убеждал собравшихся, что от Новгорода гораздо больше практической пользы, чем от "полоумного дикого садиста-варвара". Против него яростно выступал Лев Победоносцев, требовавший немедленно гарантировать Варшаве любую, даже самую серьезную поддержку. Ему помогал Шарль де Голль, впервые обозвавший Анри "трусом" - напрасна была и попытка министра юстиции аппелировать к оскорбительному поведению Рокоссовского во время подписания "пакта": Фурнье в резких выражениях ответил, что умеет отличать интересы Государства от собственных обид. Глубоко оскорбленный Анри де Кериллис, чьи нервы не выдержали атаки со всех сторон, встал из-за стола, в свою очередь упомянул папашу Победоносцева и матушку Магистра и вышел, в сердцах хлопнув за собой дверью. Как только он покинул помещение, Петен поставил вопрос на голосование, желая "узнать мнение настоящих мужчин, а не истеричных девочек". Ожидаемо, ВФС единогласно поддержал Польшу.

Посол России во Франции А. Щедров узнает об отказе правительства от интервенции в Польшу.

Уже 5 мая, когда в России вовсю бушевал скандал, уже приведший к первым перестановкам в верхах, Пьер Лаваль принял у себя Александра Щедрова. Вежливо, но необычайно торжественно, говоря "от имени всей великой французской нации", что свидетельствовало об единодушии Совета, министр иностранных дел объявил о желании Французского Государства сохранить независимость и суверенитет Польши "любыми средствами". Активные и вполне разумные возражения дипломата не находили должного отклика у сановника, который уже слышал их все во время позавчерашней дискуссии. Можно говорить о том, что "Нота Лаваля" стала весомым аргументом в руках пацифистов: им удалось, во-первых, предотвратить объявление войны Речи Посполитой, во-вторых, Николай Кондратьев остался президентом, в-третьих, продолжился прежний социально-экономический курс. Российское руководство, с точки зрения французов, проявило трусость и слабость - более не могло идти и речи об опасениях на их счет. Реваншисты в руководстве Государства окончательно взяли вверх; выбор между Польшей и Россией был сделан в пользу традиционного союзника, уже в середине мая туда с визитом отправится глава МИД, которого будут встречать как национального героя. Наконец, позиции Анри де Кериллиса во власти оказались подорваны: он лишился влияния даже на свой собственный аппарат, был изгнан из Высшег о Совета и более не допускался в Версаль. Пока он оставался министром, но дни его были уже сочтены.

Летом 1936 в Париже открылись XI Олимпийские игры, которые, для многих историков, стали настоящим апогеем одновременно могущества и респектабельности Французского Государства. Организация мероприятия была на высшем уровне: бесчисленных туристов ждали новые отели, дешевые экскурсии по "Городу огней", сытная еда и, в особом изобилии, хорошие вина. Жандармерия обеспечивала порядок "стальной рукой в дамской перчатке" по меткому выражению Шарля Морраса - впрочем, редко когда ей приходилось использовать силу. Хозяева и многочисленные почетные гости охотно произносили торжественные речи. Анри Петен: "Франция - это мир! И сегодня вы, наши дорогие гости, можете это видеть сами!". Оливье Фурнье: "Да здравствуют Игры - символ как возрождения нашего народа, так и его мирных намерений!". Марсель Деа: Каждый француз в эти дни будет радушным хозяином для всех наших друзей!". Эдвард Вуд: "Для меня огромная честь присутствовать здесь, господин Фурнье; для меня огромная честь дышать с вами этим воздухом, воздухом добра и беззлобного соперничества!". Борис Савинков: "И пусть победа достанется сильнейшим!". Да-да, новый российский премьер-министр сам посетил открытие Игр, хотя совсем недавно Франция очевидно продемонстрировала свою враждебность. Впрочем, тогда за первыми лицами мало кто следил - всеобщее внимание было приковано к спорстменам, их достижениям и соревнованию.

Анри Петен публично предлагает Пьеру Лавалю сердечные объятия в знак признательности.

Все это позволило Пьеру Лавалю превратить Париж в центр мировой дмпломатии: под благовидным предлогом в столицу Французского Государства прибывало множество первых лиц и глав правительств, которыми можно было с выгодой заняться. Пока Марсель Бюкар устраивал торжества и праздники для многочисленных туристов, посетителями высшего ранга занимались министр иностранных дел и Магистр Гвардии. Нам достоверно известно, что президент Британского Содружества тогда подписал стратегический договор о партнерстве, благодаря которому Франция получала практически безграничный доступ к британским технологиям и по смешным ценам могла закупать машины. В деликатных словах Вуд отказался от вступления в Антисоциалистический пакт, сославшись на "трудности жизни в демократии". Этот дорогой гость был принят в Версале и полностью покорен дружелюбностью тамошней атмосферы: он гулял с Кристиной Фурнье и ее детьми по паркам, обсуждая различные курьезные ситуации быта, а с Оливье Исидором провел штабную игру против ГСР. Согласно воспоминаниям Александра Щедрова, Эдвард, его старый приятель, гневно отмахивался от его предупреждений насчет двуличности и подлости французов, а потом и вовсе заявил: "Я глянул в его [О. Фурнье] глаза и увидел душу истинного христианина". Российского премьера приняли тоже ласково, но с холодком; правда, тайное предложение Бориса Савинкова по разделу сфер влияния в Европе растопило этот лед - он определенно заинтересовал деятелей Государства, они решили продолжать с ним сношения. Среди других почетных гостей можно вспомнить Фредерика X, Акилле Стараче, Оуэна О'Даффи и Анджея Ковальского - с каждым из них были заключены очередные торговые договоры. Тогда же, в атмосфере строгой секретности, Париж посетили посланцы генерала Иберийской федерации Эмилио Молы: французы заверили испанца в своем желании увидеть его настоящую Родину свободной от португальского гнета.

В общекомандном зачете победу одержали французы, но большинство (пусть и с перевесом на 1) золотых медалей досталось российской команде. С этим связан довольно характерный момент: Оливье Фурнье отказался вручать высшую награду тяжелому атлету из России немецкого происхождения, сославшись на его "грязную кровь". В результате заслуженная награда была просто прислана спортсмену по почте; как тот позднее рассказывал, к медале прилагалось письмо, написанное нетвердым, девичьим почерком, где безымянный адресат приносил извинения за поступок Магистра. Современные историки считают, что адрес был отправлен Фантиной Фурнье, которой на момент 1936 было 14 лет. Лучших результатов добились также сборные Польши, Скандинавии, Британии и Болгарии.

Но главным результатом всего 1936-го года стало ослабление "умеренного" крыла в Высшем Французском Совете. Никто не забыл сцену, которую Анри де Кериллис закатил своим коллегам на прощание; а ни Лев Победоносцев, ни Оливье Фурнье не были настроены спускать кому-либо оскорбительных намеков в адрес своего происхождения. Министра юстиции прекратили звать на новые заседания неформального правительства Франции; разумеется, доступ в Версаль тоже оказался перекрыт. Тем самым главный "либерал" Государства оказался лишен любых рычагов воздействия на принимаемые решения; по воспоминаниям Деа, его попытки что-то критиковать на собраниях официального кабинета министров жестко прерывались Франсуа де ля Роком, однажды прямо заявившим: "Вы здесь не для обсуждения, но для исполнения". Ему стало ясно, что шансов помириться с бывшими друзьями у него не осталось - но, пока он все еще занимал довольно ответственный пост, он хотел попробовать провернуть одну сложную и многоходовую комбинацию, реализация которой поможет Франции избавиться от самых одиозных из своих Вождей и ему - вернуться на политический Олимп, заняв там одно из первых мест. Пока Кериллис вынашивал хитрые планы мщения, в Совете окончательно восторжествовала точка зрения "реваншистов" на внешнюю политику: коль Россия доказала свою слабость, то она теперь не должна рассматриваться как равный противник. Британская республика с охотой предоставляет всю необходимую помощь, от дипломатической до военной включительно - их нужно использовать, но при этом не приглашать к разделу Германии; как-никак, внешняя политика демократий отличается нестабильностью и ненадежностью. Время атаки было назначено на зиму 1941, когда, со слов начальника генерального штаба, реформирование армии подойдет к концу, а союзники смогут полноценно присоединится.

Военная реформа

Вооруженные силы для Народно-государственников были чем-то сакральным, священным. Они воплощали все наилучшие черты французского национального характера: самоотверженную храбрость, глубокий патриотизм, готовность подчиняться начальнику и, одновременно, хитроумную инициативность. Известно, что при Французской Империи армия была одним из важнейших социальных лифтов; служба считалась необычайно престижным делом, а кадровые офицеры всегда были в почете. Но во Вторую Республику ситуация переменилась: целый ряд политиков (А. Бриан, Ж. Пикар, К. Блюм, М. Торез и прочие) обвиняли армию в провоцировании Великой войны и близости к Наполеону VI; отвечая не пренебрежительное отношение к себе, войска повернулись лицом к праворадикалам. Последние же, активно распространяя теорию "больной головы и кинжала в спину", тем самым реабилитировали армейские чины, которые в их словах выглядели воплощениями рыцарских идеалов. Маршал Анри Петен, адмирал Франсуа Дарлан, генерал-лейтенант Максим Вейган, полковники Оливье Фурнье и Шарль де Голль были активнейшими участниками государственного переворота, проложившего НГПФ дорогу к власти - вооруженные силы ждали своего ренессанса, и они не прогадали.

Новым военным министром стал генерал Вейган, военно-морские силы отошли Дарлану, а начальником генштаба был назначен Шарль де Голль. Помимо них, большое влияние на развитие армии оказывал Магистр Фурнье, непосредственно руководивший "полевой" частью своей Гвардии. Именно на этих людей пала задача коренного реформирования всех вооруженных сил, унаследованных от павшей Республики. Если на минуту отвлечься от наргосовской пропаганды, то их состояние не было критичным: с каждым годом призывалось все больше молодых людей, армия наполнялась современными барелями, а совместно с Россией и Содружеством велись перспективные разработки в авиационной сфере. Похуже дела обстояли с флотом: на нем тяжелее всего сказались кабальные условия Версальского договора, к тому же близость врага на сухопутной границе заставляла прошлых руководителей активнее вкладываться в наземные силы. Поэтому ВМФ Франции к 1930-му, хоть и оставались сильными, но уже значительно уступали не только американцам и англичанам, но и русским с иберийцами.

Религия 

Французское Государство на 1930-й было практически монорелигиозной страной - более 92% населения исповедовало католицизм.